— Арчеладзе получил сильнейшую дозу облучения в Боснии, когда изымал ядерный заряд, предназначенный для взрыва горы Сатва, — сообщил Мамонт.
— И что с ним теперь?
— Я отправил их с Дарой на Урал.
— Он здесь? Почему я об этом не знаю?
— Нет, на Урале осталась лишь его жена с маленькой дочкой, — вмешалась Дара с легкой и глубоко скрытой тоской. — Если бы ты видел это создание…
— Где Арчеладзе?
— Он достал двести комплектов «Иглы» и уехал в Косово. — Мамонт зажал ногу Дары и сдавил, чтобы не вмешивалась. — Вся его команда там, и сейчас валят натовские самолеты.
Стратиг растворил окно, постоял, вдыхая запах свежей травы, распускающейся листвы и солнца.
— Полагаю, ты считаешь это геройством? — спросил он. — Братская помощь сербам?.. О, гои, гои! Мало вас бьют кощеи своей сапожной лапой. Надо бы еще, чтоб образумились… Вот если бы существующий режим послал туда полк с ракетами С-300, это можно воспринимать как подвиг. Не режима — народа, который подвигнул правительство отправить этот полк на помощь братьям. Народ безмолвствует, как сказал поэт, и потому твой Арчеладзе с «Иглами» — мертвому припарки. Как и твой будущий президент Штатов с белым меньшинством и наивными представлениями о благородстве своих сограждан, наследников бывших авантюристов, висельников и убийц.
Он сделал небольшую паузу, с сожалением затворил окно и как бы вернулся в зал.
— Мой отец предупреждал, когда я принимал от него урок Стратига. Он часто говорил мне: опасайся избранных Валькириями! Они вносят… мировую скорбь, сострадание и чувство утраты.
— Ты хотел сказать, романтическое отношение к жизни, — вдруг смело поправила его Дара, и в тот же миг получила.
— Помолчи, женщина!
Стратиг всегда очень нежно относился к Даре, и этот его окрик говорил о многом: вызов Мамонта из Штатов был обусловлен весьма вескими и важными причинами…
— Да, романтизм, — спустя несколько секунд поправился он. — Струю свежего ветра и крови. Но и отнимают тоже достаточно, тем что вносят хаос в сознание гоев.
Он вдруг заметил своих Дар, которые невозмутимо расставляли чайные приборы тончайшего китайского фарфора. Подождал, когда наполнят маленькие, изящные чашки, затем благодарно поцеловал каждую в лоб и обронил, усаживаясь за стол:
— Ступайте… Пора возвращать экспозиции на свои места. Скоро начало сезона, поедут туристы… Пусть изгои любуются на мир забытых ими вещей.
Он их попросту прогнал, чтобы не присутствовали при важном разговоре. Он и Дару хотел выставить, чтобы остаться с Мамонтом наедине, однако, строптивая, она не позволила этого сделать — раскинула огромную волчью шкуру на тахте и легла с чашкой чая в ладони. Стратиг лишь посмотрел на нее, свел брови, чтобы выразить возмущение, и не посмел удалить ее из зала.
Но зато причитающийся ей самодержавный гнев выплеснул на Мамонта. И весьма откровенно — чем всегда вызывал уважение — высказал нетерпение избранным Валькириями.
— Ты не исполнил определенного тебе урока! — стал выговаривать он. — То, что происходит сейчас в Земле Сияющей Власти, можно было погасить в самом зародыше. И не привлекать для этого своего подопечного. Для этой цели я послал тебе самую изощренную Дару!
— Самую развращенную! — огрызнулся Мамонт.
— Не имеет значения! Почему у действующего президента Североамериканских Штатов до сих пор в штанах… — он осекся, глянул на Дару и изменил терминологию. — До сих пор целы детородные органы? Ты же сам предложил оскопить его!
— Потому, что Моника вошла во вкус!
— Ты несправедлив к ней, — заступилась Дара. — Она еще очень молода, неопытна и подвержена увлечениям… Надо простить ее, Мамонт. Тем более Моника получила весьма выгодную славу в американском обществе. И она еще скажет свое слово.
— Речь о сегодняшнем дне! — оборвал ее Мамонт. — На головы сербов падают бомбы!
— Довольно! — прикрикнул Стратиг. — Объясниться между собой у вас было время… Почему я до сих пор вижу мутную старуху?! Я же сказал тебе, убери ее с экрана! Дабы не оскорбляла человеческого образа.
— У них там нет иных образов, — мягко воспротивился Мамонт. — А потом… Это стало бы вмешательством в исторический процесс. И это не моя вина, что Мадлен из мутной девочки выросла в мутную старуху.
— А чья?!
— Самих сербов. И это рок… А потом не я спасал. В то время Страгой Запада был Вещий Гой Зелва. Это он нашел Мадлен и отдал в сербскую семью.
Вероятно, Стратиг забыл об этом и сейчас, чтобы выйти из неловкого положения, заворчал:
— Вещий Гой… Ты тоже Вещий! Но вместо Вещества вы вносите в жизнь гоев вот такие проблемы! Он что, не рассмотрел, что скрывается под ангельским видом этой… этой несчастной девочки?.. Нет, спас кощейское отродье. А ты помнишь, как закончил свой путь Зелва?
— Помню, — обронил Мамонт. — Но мой предшественник отомщен. «Арвоха» более не существует. Каждый мертвый дух получил по арбалетной стреле.
— Не обольщайся, — однако же довольно пробурчал Стратиг. — У кощеев есть кому играть на гавайской гитаре…
— Судя по прелюдии, ты опять задумал изменить судьбу Мамонта? — с вздохом проговорила Дара.
Стратиг взглянул на нее, отвел глаза и заговорил с угрожающей назидательностью:
— Устал повторять!.. Я не меняю судеб, а лишь даю уроки. Уроки!.. И не смей перебивать, когда я говорю! Если бы ты знала, что ждет его впереди!.. Он будет на празднике Радения!
— Ты хочешь послать нас в Манораю?! — то ли испугалась, то ли восхитилась она.
— Его, но не тебя!
— Как же он без меня будет на празднике? Нет, Стратиг! Я пойду с ним!
— По поводу тебя нам еще предстоит отдельный разговор, — с раздражением бросил он. — А пока молчи и слушай…
— Я не оставлю Мамонта! — дерзко заявила Дара. — Я должна быть с ним в Манорае!
Он все-таки проявлял великое терпение к ней: другую бы уже давно выставил за подобные пререкания и отправил бы прислуживать какому-нибудь дипломату или ожиревшему чиновнику.
— Для тебя приготовлен другой урок, — пообещал он. — Ты уже бывала там, хватит.
— Всего два раза! В юности, когда меня заметил Атенон, и еще раз, когда отвозила в горы несчастного Зямщица!
— Другие и этого не получают…
— Стратиг, ты же знаешь, Манорая для меня — почти что родина!
— Тебе возвращена память, а душе бессмертие. Что еще хочешь?
— Соли Вечности.
— И соль ты вкушала!
— Но так мало, Стратиг!
Взгляд его стал гневным.
— Если еще скажешь слово — лишу пути!
— Все равно уйду с Мамонтом, — проговорила она и обиженно замолкла.
— Ладно, давайте к делу. В обиталище Атенона вновь проникают кощеи, — голос его стал деловито-жестким. — Получившие власть над миром жаждут вечности. Они лихорадочно ищут пути, как сделать душу свою бессмертной, но слепые, пока что стремятся продлить существование физического тела. Замораживаются живьем, чуя близкий конец, консервируют в жидком азоте свое семя, пытаются клонировать клетки… Когда золотой телец в руках, власть его кажется беспредельной, и земноводным летариям становится мало одноразовой жизни. То, что гои получают от рождения и совершенно бесплатно, для кощеев становится смыслом существования. Им не так нужна соль Знаний, как манорайская соль. Наркотик уже не в состоянии удовлетворить потребности дарвинов, ибо он дает лишь мгновенное ощущение бессмертия. Повальное увлечение им скоро пройдет, и тогда изгоев охватит иная жажда. За вечность они уже сегодня готовы отдать все свое золото. И можно представить себе мир, которым станут управлять кощеи бессмертные.
Искупая свою вину, Стратиг налил чай в чашку, установил ее на серебряный поднос и подал Даре. Тронутая таким вниманием, она погладила его руку и обронила тихо:
— Благодарю тебя… Но все равно пойду в Манораю.