Женщина в украшениях из белых камней встала. Бриксия подумала, что своим спокойным видом женщина как бы упрекает говорящего. Женщина подняла руку к груди и сделала жест, за которым девушка не смогла уследить. Но в воздухе вспыхнул белым огнем символ. Несколько мгновений он и оставался белым, как свет полной луны летом. Потом словно кровь начала вливаться в белизну, замутняя ее. Розовый оттенок становился все темнее, но края символа по-прежнему оставались четкими и хорошо заметными.
Символ стал алым. Но изменения еще не закончились. Он все темнел и темнел, и наконец почернел. Потом задергался в воздухе, как будто превратился в живое существо, которому эти изменения причиняли муку.
Когда белый символ стал совершенно черным, изменилась сама его суть. А сидящие за пиршественным столом выглядели все более мрачными и встревоженными. Только жаба и женщина-птица оставались равнодушными и спокойными.
Даже Элдор сделал шаг назад. Он поднял руку, словно хотел стереть мрачно светящийся знак. Потом снова опустил руку. Лицо его стало серьезным.
Но не он нарушил молчание. Все в зале затаили дыхание, ожидая конца этого катастрофического происшествия. Заговорила женщина, начертившая символ:
— Да будет так… — Эти три слова прозвучали, как приговор суда, определяющего судьбы целых народов.
В ответ на эти слова большинство сидящих за столом встали, повернув к Элдору напряженные обвиняющие лица. Он держал голову высоко и вызывающе смотрел на них.
— Я лорд Вара! — Он произнес это подчеркнуто, словно слова его имели еще один, тайный, смысл.
Женщина с белыми камнями слегка наклонила голову.
— Ты лорд Вара, — спокойно согласилась она. — Ты подтвердил свое господство. Но лорд отвечает за свою землю — в конечном счете всегда ответит.
Его зубы сверкнули в волчьей улыбке.
— Да, за право быть лордом нужно отвечать. Вы полагаете, ваша светлость, я не задумался над этим до того…
— До того, как сговориться с этими! — Зарстор сделал несколько шагов в глубь зала. Он поднял руку, указывая на жабу и птицу-женщину.
Элдор рявкнул:
— Я сказал, что мы с тобой сами решим дело, родич! Ты позоришь меня, и за это я наложу на тебя, и на твою землю, и на этих людей-рыб, с которыми ты живешь, худший стыд! Едоки грязи, живущие в грязи, осквернители мира… — голос его перешел в крик. — Ты опозорил наш род, ты унизил нашу кровь, превратил ее в пыль…
Чем больше гневался Элдор, тем спокойнее становился Зарстор. Воины в чешуйчатых доспехах теснее окружили его. Руки они положили на рукояти своих мечей; Бриксия видела, как они бросают быстрые взгляды по сторонам, словно ожидая, что со стен зала на них набросятся враги.
— Спроси себя самого, Элдор, — заговорил Зарстор, когда Элдор смолк, чтобы перевести дыхание, — спроси себя, с кем ты общаешься. Чем ты заплатил за Сокровище и Проклятие? Может, пообещал Варр…
— Ахххх! — Ответом служил гневный крик. Но тут внимание Бриксии привлекло легкое движение в конце стола.
Птица-женщина подняла свой кубок и внимательно смотрела в него. То, что она там видела, должно быть, интересовало ее гораздо больше спора двух лордов. Она неожиданно опустила голову. Отпила ли она из кубка, или наоборот — плюнула в него? Бриксия не могла бы сказать. Но мгновенным движением птица-женщина бросила кубок на середину стола, прямо перед троном Элдора.
Вспышка… может ли пламя быть черным? — от ударившегося о стол кубка. Послышались крики. Сидящие отшатывались от языков черного пламени.
Даже Элдор отступил, закрыв лицо руками. А остальные, и среди них зеленая женщина, бежали от жадного пламени.
Пламя становилось все темнее и выше. Оно закрыло сцену перед Бриксией. Она смутно видела, как гости выбегали через дверь, и с ними смешались Зарстор и его воины.
И в то же время Бриксия почувствовала, что шкатулка, которую дала ей Ута, стала теплой — нет, горячей, — и ее прикосновение вызывало боль. Но девушка не могла разжать руку и бросить шкатулку.
Зал исчез — вместе с черным пламенем. Девушка очутилась в серой пустоте. Она тяжело дышала, как будто здесь не хватало воздуха, чтобы заполнить легкие.
Серость превратилась в полоску земли — голую… изрытую бороздами… но это не были следы плуга. Нет, словно большой меч рубил и рубил эту землю, изгоняя с нее все живое.
Туман поднимался выше, открывая все большие просторы серой безжизненной поверхности. Но Бриксия откуда-то знала, что прежде здесь была прекрасная страна — до того, как на нее опустилась тень. Она видела каменные плиты, тронутые временем и языками пламени, и знала, что давным-давно здесь стояла крепость, гордая и великолепная.
И вот из тумана — а он рассеялся лишь на небольшом расстоянии от Бриксии — вышли два человека. Из окружала дымка, которую девушка узнала: это была дымка ненависти, съевшая в этих людях все, чем они жили. И это место — не их родная земля («Откуда я все это знаю?» — мельком подумала Бриксия), а ад, который они сами создали для себя. Неважно, кто был прав вначале, теперь оба были запятнаны, загрязнены своей взаимной враждой, и в отчаянии и гневе они обратились к Тьме, не получив поддержки от Света. И очутились в плену Тьмы, и должны были вечно бродить по своему аду…
Кольчуги их почернели, покрылись засохшей кровью. Талии обоих охватывали оружейные пояса, но мечей не было. Только ненависть оставалась их оружием.
Один из них поднял руку и швырнул в своего противника шар темной силы, шар ненависти и гнева. Шар разбился о его грудь облаком черных искр. Соперник пошатнулся, отступил на шаг-два, но не упал.
Тот, в кого пришелся удар, хлопнул в ладоши. Никакого звука Бриксия не услышала. Но тот, который бросил шар, задрожал с ног до головы, как молодое деревцо под порывом бури.
Бриксия, совершенно того не желая, прошла вперед и остановилась между этими двумя. Они слегка повернули головы, и она увидела их лица в тени измятых шлемов. Лица эти были обожжены страстью, но она узнала в них Элдора и Зарстора, состарившихся в ненависти.
Каждый протянул руку, не упрашивая, а повелительно. Заговорили одновременно, резким тоном приказа:
— Сокровище!
И они не исчезали, как те: разбойник, жаба, Ута, — напротив, их фигуры становились отчетливее, ярче. Бриксия не шевельнулась, и тогда заговорил Элдор:
— Дай его мне, говорю я! Оно мое, я его создал, я сговорился с теми, кому не верил, я многое за него отдал. Если не отдашь добровольно, я призову тех, кто служил мне, и тогда ты будешь служить им. Выбирай!
Так же настойчиво заговорил Зарстор:
— Оно мое! Оно было призвано уничтожить меня и всех тех, кто со мной, и по праву Силы, которое я обрел, победив Проклятие и его владельца, наслав на него то, что он пробудил против меня, — по этому праву оно принадлежит мне!
В одной руке Бриксия держала горячую шкатулку, в другой — цветок. Ей казалось странным, что они такие тяжелые, но весили они одинаково, и она почему-то должна была держать их вровень друг с другом. Ей предстояло судить двоих, стоявших перед ней, произнести приговор, — но как это сделать, она не знала. Один из них угрожал ей — Элдор. Слова другого, Зарстора, можно было понять как оправдание и просьбу.
— Я изготовил его!
— Я сражался за него!
Они воскликнули это одновременно.
— Почему? — Ее вопрос, казалось, удивил их. Но как она может рассудить, если ничего не знает о правах каждого, о деле, из-за которого они так ненавидят друг друга?
Несколько мгновений они молчали. Потом Элдор сделал шаг к ней, протянул руки, словно собирался отобрать шкатулку силой.
— У тебя нет выбора, — яростно сказал он. — Те, кого я вызову, обязательно ответят. И это будет твоим проклятием!
— Отдай ему, если испугалась! Но тогда ты никогда не узнаешь, насколько пустыми были его угрозы, — вмешался Зарстор. — Отдай ему, и всю жизнь проведешь в страхе… и даже после жизни этот страх не кончится! Будешь, как мы, проклятая, бродить в этой пустыне.
Шкатулка и цветок…
Бриксия обнаружила, что может наконец отвести взгляд от спорящих, высвободиться. Она посмотрела на свои руки, на то, что удерживала в равновесии.