После его поспешного отступления «в кусты» путь передо мной был открыт. Не теряя времени, я помчался домой, продолжая ругаться и вопить во весь голос. Выбравшись на гребень, я раза два выстрелил вниз, в экстазе чисто человеческого чванства, охваченный чувством презрительного превосходства над жалкими лесными зверями, на которых мой дар речи произвел столь ошеломляющее впечатление.
После встречи с этими «уличными сорванцами» тропического леса наступившая ночь принесла свои неприятные сюрпризы.
Лагерь в лесу должен строиться вовсе не как попало. Его планировку нужно тщательно и серьезно обдумать, не обращая внимания на насмешки ветеранов и притворное непонимание ваших местных помощников. Тот, кто ставит свою палатку как бог на душу положит, горько пожалеет об этом в будущем — если останется жив. Не стану объяснять, почему я не люблю «линейное расположение». Достаточно сказать, что за палаткой высилась пятнадцатифутовая стена из спутанных ветвей и стволов, которые мы вырубили на площадке перед палаткой, а поверх были нагромождены еще тонны увядшей листвы, срезанной с деревьев, чтобы хоть немного света проникало к нашему жилью. Вокруг площадки с другой стороны стояли навесы, прикрывающие столы препараторов.
В центре площади стояло диковинное сооружение, опиравшееся на каркас из длинных тонких шестов (на них пошли молодые деревца, которым в лесу приходится все время расти вверх, пока они не пробьются к свету футах в двухстах над землей), связанных веревками из лиан и покрытых противомоскитными сетками. Я всегда беру с собой эти противомоскитные «комнаты» с брезентовым полом, позволяющие сидеть на воздухе без толстых носков, газовых накомарников, жидкостей и порошков, отпугивающих комаров, и прочих приспособлений против кусающих насекомых. Такая «комната» вмещает стол, пару стульев, граммофон, нас самих и проворного африканца, который заводит граммофон, таскает каталоги, моет предметные стекла для микроскопов, вытирает пролитые напитки, заваривает чай, измеряет крыс и вообще расширяет пределы наших ограниченных физических возможностей.
Я дал распоряжение в тот вечер выдернуть опоры противомоскитной комнаты и перенести ее на противоположную сторону площадки — с деревьев на этом месте денно и нощно капала липкая зеленоватая жидкость, которая собиралась на брезентовой крыше, постепенно просачивалась через нее и плюхалась нам на голову еще более вязкими, хотя несколько профильтрованными каплищами примерно по рюмке за раз.
Земля под этой конструкцией была отменно утрамбована непрестанной беготней по брезентовому полу. Каково же было наше удивление, когда, подняв все сооружение с земли, словно это был гигантский кусок сахару, мы увидели копошащуюся массу черных, омерзительных на вид существ. Шестеро дюжих африканцев держали на весу палатку за шесты, выдернутые из земли. Услышав предостерегающий вопль, они увидели, что таилось под полом, разом бросили свои шесты и отскочили как можно дальше — ведь они, само собой, были босиком.
Брезентовый пол кое-где не доставал до земли — его держали опорные шесты, и под ним поднялась такая возня, что он зашевелился. Пока мы бегали за сачками и длинными деревянными пинцетами, началось великое бегство. Мерзкие черные твари покидали свое убежище не поодиночке и не попарно, а взводами и эскадронами, и все с невероятной скоростью мчались прямехонько в нашу палатку, где и исчезали, словно призраки, поглощенные тенями.
Должен сказать, что палатка была сделана по особому заказу. Пол был пришит к стенкам по всему периметру — операция, которая, по-моему, была знакома если не самому первому, то хотя бы второму в истории человечества конструктору палаток: ведь это единственный способ предохранить ее от проникновения сырости. Наша палатка типа «скваттер» состояла фактически из двух палаток, одна в
другой, и «крылья» наружного тента были распялены н горизонтальных шестах таким образом, что по бокам образовалось нечто вроде крытых галерей, где можно было хранить в сухости разные припасы и оборудование. На этот раз галереи были забиты ящиками с провиантом, мешками с ловушками, ружьями и прочими нужными вещами.
Негодные твари забились под ящики, в ящики и во все свободные промежутки, прежде чем мы успели организовать на них облаву. Дело в том, что скорпион — существо почти без третьего измерения, настолько он сплющен. Я знаю только одно еще более плоское существо, но речь о нем пойдет позже. У него, кажется, есть только длина и ширина и нет никакой толщины вопреки всем законам физики и геометрии.
Нескольких скорпионов мы соскребли в сачки, да африканцы схватили несколько штук за хвосты, так что смертоносные хвостовые «шипы» не могли им повредить, а тяжелые клешни болтались, скованные собственным весом. Эти коварные плоскостные существа весело шныряли под полом противомоскитной комнаты, по которому мы ходили целыми днями, и вот теперь они преспокойно расквартировались у нас под кроватями, в ящиках с провизией и бог знает где еще, предоставляя нашим босоногим помощникам возможность в любой момент наступить на них.
Было поздно, тьма — хоть глаз выколи, пошел дождь, а у нас не было мощной керосиновой лампы, такой, что, как и примус, работает под давлением, — засорилась горелка. Наконец, нас окружали скорпионы, таящие потенциальную смерть.
Началась грандиозная охота. Ящики и тюки с превеликой осторожностью поднимали и перерывали их содержимое при свете керосиновых ламп возле ближайших хижин. Скорпионы обнаруживались повсюду. Пол палатки подняли, и люди наклонялись, хватая прыткие черные силуэты. Вдруг на весь лес раздался душераздирающий вопль.
— Хозяин, злое мясо меня кусай!
Все скопом кинулись к Эмере, прыгавшему на одной ноге. Он с жалобным видом протянул ко мне ногу. Я осмотрел его большой палец. Крови нет, никаких ран не видать.
— Где тебя укусило? — спросил я.
— Там, — отвечал перепуганный Эмере, показывая на парусиновый мешок, лежавший в куче прочего снаряжения. Я посмотрел раз, потом другой, повнимательнее — там красовался след плоской, грязной ступни Эмере, а отпечаток большого пальца приходился как раз на раздавленный окурок сигареты, который все еще тлел на опаленной парусине.
В Африке почти любое мелкое происшествие приносит какую-то пользу, а в лесной глухомани — вдвойне. Одно ведет к другому — если вы только умеете читать лесную книгу природы.
Для примера расскажу вам о приключении Этвонга, представителя намчи[6], который наткнулся на большие гнезда термитов в молодом лесу, окружавшем естественную травяную лужайку из тех, что разбросаны по лесу в местах, где почва слишком скудна для гигантских деревьев.
Меня очень интересовали монументальные жилища этих общественных насекомых — их часто называют «белыми муравьями», хотя они вовсе не муравьи по целому ряду признаков. Я тут же приказал собирать отряд, и мы выступили во главе с раздувшимся от гордости Этвонгом, за которым шли люди с лопатами, охапками сухой травы, ловушками и ружьями, а замыкали шествие мы сами, вооруженные камерами и странным инструментом под названием «друг траппера» [7] (изобрел его обладатель самой светлой головы во всем Девоншире, с которым я не имел чести быть лично знаком, но которого следует посвятить в рыцари или сделать пэром Англии за великое изобретение, незаменимое для коллекционера).
Процессия вошла в лес, прорубая путь через заросли лиан.
Гнезда термитов — нечто непостижимое для человека, воспитанного в реалистическом духе. Позднее я посвящу вас в их самые глубокие тайны, но в данном случае наш интерес был, так сказать, поверхностным.