Найти животных живьем, в природе — величайшая удача, хотя к тому времени я точно знал их систематическое положение среди других животных. Мы с громадной осторожностью вынули из уютных нор панголинов — теплые шары совершенно непомерной для их размеров тяжести. Главных частей тела животного не было видно — голова, лапы и вся передняя часть туловища свернуты и упрятаны под широкий чешуйчатый хвост, который закреплялся за чешуйки спины специальным гладким кончиком, похожим на пальчик, с нижней стороны хвоста. На всякую попытку его развернуть животное отвечало мощным и вполне эффективным сокращением мышц.
Мы отнесли эти живые футбольные мячи в лагерь. Будучи положены на пол в палатке, они по-прежнему хранили полную неподвижность. Прошло более получаса, пока один из них стал осторожно и неуверенно разворачиваться, но стоило кому-то из нас пошевельнуться, и он мигом сжимался, как кулак. Когда мы уже кончали обедать, один из них раскрылся, словно лопнувшая почка. Его длинный хвост «отстегнулся» и хлестнул по полу, а сам он остался лежать на спине, выставив беззащитное голое брюшко, но тут же перевернулся и со всех ног бросился наутек с патетическим выражением целеустремленности на рыльце.
— Свернись! — заорал я ему вслед, и он исполнил команду с величайшим послушанием, оставаясь в туго свернутом виде еще с полчаса. Теперь-то я понял, почему хауса зовут это животное «скромником».
Хищные животные, то есть кошки и прочие плотоядные, коренные обитатели леса, и их приходится выслеживать самым тщательным образом. В лесу можно бродить целыми днями и не встретить ни одного из этих зверей — они от природы коварны и недоверчивы. Не считая леопарда и неуловимой, как бесплотный дух, золотистой кошки, здесь водились другие редкие и интересные животные, которых добывали для нас местные охотники. Они принесли нам двух сервалов — длинноногих кошек с желтоватым мехом, усыпанным черными пятнышками. Зверей добыли в глухом лесу, в нагорьях. Факт сам по себе замечательный — этих животных всегда считали обитателями открытых саванн.
Почти все меховщики станут уверять вас, что красивые пятнистые шкурки и шубки — подлинная генета. Советую вам отнестись скептически к этим заверениям, которые капризные женщины при подобных обстоятельствах охотно принимают на веру. Тем не менее такие животные существуют, и одеты они в красивые пятнистые шкурки, но вот выделывать эти шкурки, как и большинство мехов тропических животных, чрезвычайно трудно. Генеты стали обычными обитателями нашего маленького частного зоопарка. У них короткие лапки и роскошный хвост, украшенный кольцами — черными вперемежку с белыми или желтыми. Они необычайно подвижны и удивительно легко приручаются.
Эти животные нас очень заинтересовали, но, как мы ни старались встретиться с ними в их родных девственных лесах, они оказались настолько чуткими, что нам каждый раз не везло. А вот Герцог каким-то загадочным образом умел встречаться с Nandinia — родственницей генеты. Нандинии — пальмовые циветты, как их называют, — носят густую каштаново-коричневую шкурку, испещренную расплывчатыми шоколадными пятнами, а между лопатками у них пара кремовых отметин. Такие отметины непременно украшают шкурку, а вот почему — современная наука пока еще не дает ответа. У животного аккуратная розовая мордочка и лапки с подушечками.
К группе так называемых плотоядных относились еще два местных животных. Это были крупные длинноногие мангусты. Один вид, черный, с редкой щетинистой шерстью, называется Herpestes. Судя по всему, он чрезвычайно редок. Другой мангуст, совершенно поразительного вида, впервые попался нам при довольно замечательных обстоятельствах.
Кроме белок, живущих в кронах деревьев, есть белки, обитающие исключительно на земле. Они совсем не похожи на древесных и, так как поймать их значительно труднее, представляют больший интерес для ученых. Нам удалось добыть несколько таких белок — они попались в ловушки, поставленные на крыс, но, когда мальчишка-африканец принес нам живой экземпляр, я понял, что нам наконец повезло. Белоносые белки (Funisciurus leucostygma) издают странный цокающий звук, как будто язычок щелкает о нижние зубы, и я подумал, что таким звуком они могут созывать своих сородичей к обеду или еще для чего-нибудь Поэтому мы взяли маленькую белочку и поместили в клетку, которая совсем не пахла человеком, так как раньше лежала закопанной в куче листьев из лесной подстилки Стараясь не прикасаться к клеточке, мы отнесли ее в глубину леса и подвесили на кривой ветке. Сами же спрятались недалеко от приманки и стали ждать дальнейших событий.
Когда мы «окапывались», солнце светило вовсю, но примерно через час — маленький зверек все это время возбужденно «цокал» — небо застлало тучами. Потянуло жаром, как из горящей топки, а тучи быстро наливались чернотой. Несколько узких просветов в лиственной кровле сквозь которые было видно небо, приобрели угрожающий багрово-графитный оттенок, как ночное небо над большим городом, а в толпе деревьев поднялся стонущий ропот. С каждой минутой тьма сгущалась, и все звуки стихли, был слышен только жалобный призыв нашей белочки.
Внезапно до нас докатился раздавшийся далеко на востоке шум, похожий на грохот курьерского поезда. Самое странное и жуткое в этом грохоте было то, что внизу, в глубоком сумраке леса, слышно было только эхо, а сам звук во всей своей мощи прокатывался поверху, над пологом крон. Деревья раскачивались все сильнее, и вот уже лесные гиганты стали склоняться к востоку, покоряясь ревущему, рвущему воздух урагану, терзавшему их вершины. Мы оказались в ужасающем, грозном затишье, дневной свет сменился зловещим бледно-розовым полумраком; над нашими головами, казалось, неисчислимыми роями вьются с визгом и воем одичалые бесы, а лес, потеряв свою извечную устойчивость и непоколебимость, гнется под каким-то до жути непривычным углом.
И вот — началось. Раскаленный ветер внезапно наткнулся на невидимую преграду, по деревьям пробежал трепет от этого толчка, и без всякого предупреждения все лесное дно встало дыбом и взвилось к вершинам деревьев, словно взметенное взрывом. Листья, сучья, комья земли, даже обломки стволов, словно живые существа, неслись мимо нас, подхваченные смерчем, срывая наше прикрытие и унося его с собой в дикой гонке сквозь потрясаемый бурей лес, потом неожиданно и непостижимо они взлетели над землей и понеслись по воздуху, все быстрее, все выше, пока не скрылись из глаз, вознесенные к небу. Молнии ослепительными дрожащими вспышками разили все в этой круговерти. Громадные сучья и каскады каких-то тяжелых обломков непрерывно сыпались вокруг нас, чтобы, едва коснувшись земли, снова унестись вместе с лавиной обезумевших предметов вверх, к небу.
И хотя мы были погребены на самом дне стоящего стеной леса, нам пришлось цепляться за корни, едва переводя дыхание в бешено крутящемся вихре пыли и листвы. Полузадохшиеся, избитые, мы со страхом и благоговением наблюдали разительную перемену. Вся летящая ветошь этого первозданного мира внезапно застыла, трепеща в наэлектризованном воздухе, а затем, как по приказу, ринулась с воем обратно — туда, откуда только что вознеслась. Что-то твердое снова просвистело мимо нас, налетая на стволы деревьев и расшибаясь вдребезги со звуком пистолетных выстрелов. Новый ветер, ледяной и немилосердно режущий, набросился на лес, и гигантские деревья со стонами отшатнулись от нового ужаса; озаренный яркими вспышками электричества, на землю низвергся сплошной поток воды, бьющей с силой миниатюрных бомб.
За две секунды мы промокли до костей; вода лилась с нас, как будто мы стояли под душем. Я кое-как поднялся на ноги и стал пробиваться сквозь слепящий водопад к тому месту, где висела клетка с нашей драгоценной белочкой. Ливень бил сплошным каскадом, и я почти ничего не видел, но вскоре обнаружил, что клетка исчезла. Мы принялись шарить вокруг и наконец наткнулись на веревку, на которой она была подвешена. Мы с Беном снова двинулись к колоссальному дереву, подпертому громадными корнями-контрфорсами.