Внезапно дерево словно прорвалось с обоих концов. Из дупла вылетел целый заряд пыли и сухой древесины, и я мельком увидел, как Бен нырнул прямо в струящийся вверх столб дыма. В ту же секунду кто-то с другой стороны дерева завопил, что видит «мясо». Я метался, спотыкаясь о пни, пытаясь рассмотреть, что там такое, но мне мешали и громадная высота, и густая листва, и мое слабое зрение. Затем прозвучал выстрел Джорджа.
Он послужил сигналом к общему исходу. Что-то возникло сбоку от меня и помчалось по громадному стволу,, как по футбольному полю. Я выпалил, но животное было вне выстрела и тут же нырнуло в какую-то подвернувшуюся щель. Затем выскочила тройка животных. Я снова выстрелил. На этот раз одно из них сорвалось и поплыло по воздуху, плавно снижаясь прямо в лес. Я выпалил вслепую и, как водится, промазал. Теперь вокруг нас разнообразная живность буквально сыпалась дождем. Ружье Джорджа гремело, не умолкая, Басси, Фауги и прочие носились вокруг, хватая животных, которые сбегали вниз по стволу и спрыгивали на землю. Бен работал не за страх, а за совесть, окунаясь с головой в дым, выхватывая животных, упавших на проволочную сетку, и засовывая их в мешок.
Что-то маленькое, серенькое вынырнуло из дупла с моей стороны и начало носиться зигзагами. Я сбил его верным выстрелом, и оно свалилось к моим ногам. Но не успел я разобрать, что это такое, как откуда ни возьмись вылетела целая куча каких-то крылатых бестий и принялась кружиться над вершиной дерева. Дым добрался до самого верха и выкурил колонию летучих мышей. Мы палили вовсю, но лишь несколько из них оказались в пределах досягаемости выстрела. А дерево все продолжало изрыгать своих таинственных обитателей, хотя огонь давно погас, пожрав и зеленые ветки, и нашу растопку.
Вдруг совсем невысоко появился шипохвост. Выглянул из-за ствола и стал пробираться ко мне. Он был достаточно близко для верного выстрела, и я решил посмотреть, что он будет делать. Я был щедро вознагражден за терпение. Сначала зверек стал карабкаться вверх по стволу совершенно замечательным образом: вместо того, чтобы переставлять лапки по очереди, в четыре темпа: раз-два, три-четыре, как все другие зверюшки, он заносил обе задние лапки вперед разом, так что спинка у него горбилась, как у гусеницы-пяденицы, а затем сразу отпускал обе передние лапки и перехватывал ими выше. Задние лапы снова одновременно подтягивались, и так далее.
Наконец-то я нашел разгадку удивительных шипиков у основания хвоста шипохвоста, напоминающих зубы! Если бы животное не загоняло их в кору синхронно с коготками задних лап, то оно непременно свалилось бы с дерева назад, как только отпустило бы сразу обе передние лапки. Хвост вместе с задними лапками образует треногу, отличный кронштейн, с помощью которого зверек прочно удерживается на вертикальной плоскости. И этот трюк ему совершенно необходим, ведь покрытые шерсткой перепонки, протянутые от его шеи к запястьям, а оттуда к задним лапкам и, наконец, к основанию хвоста, настолько туго натянуты, что, если бы зверек попробовал ходить, как остальные звери, его уникальная, но непрочная летательная конструкция очень скоро превратилась бы в лохмотья.
Забравшись вверх на несколько ярдов своим пяденичным способом, зверек внезапно, словно вальсируя, перевернулся головой вниз. Он подобрал задние лапки, я было подумал, что он собирается спускаться по стволу, но нет — он оттолкнулся от дерева и поплыл по воздуху над расчищенной нами поляной прямиком к другому дереву. Выгнувшись, как зонтик, он летел стремглав на гладкий, жесткий ствол. Я затаил дыхание, не сомневаясь, что стал свидетелем подлинного самоубийства. Однако в самый последний момент, когда голова была уже намного ниже, чем хвост, зверек внезапно весь извернулся, мягко приземлился на все четыре лапы на отвесный ствол дерева и тут же снова шустро полез вверх, как гусеница-переросток.
Когда извержение «мяса» более или менее резко оборвалось, мы воспользовались передышкой, чтобы вновь развести огонь. Такой перерыв в огненном штурме — в тот раз непреднамеренный — мы потом ввели в наш распорядок действий как специальный маневр; при вторичном поджоге дерево покидали существа совсем иного рода. Это были мелкие живые существа, которые обитают в непроглядной тьме в самых дальних закоулках гнилых сучьев, откуда выбраться можно только через главное дупло, превратившее ствол в пустую трубу. Если бы огонь горел непрерывно, вся эта злосчастная мелочь, не выходя наружу, как их пушистые сожители, забивалась бы все дальше и дальше в глухие тупики и в конце концов погибла бы там. Нужно только сразу напустить дыму в дупло, а потом ждать, пока животные сами не выйдут из него, очевидно полагая, что их дерево охвачено мировым пожаром. Те деревья, которые падали на землю после того, как мы их подрубали и поджигали, всегда были совершенно лишены обитателей — разве что дым куда-то не добрался.
Мелкие существа выбирались ползком по стенкам дупла и вылезали прямо нам под ноги. Это были змеи, гигантские улитки, несколько ящериц-гекконов, украшенных броскими черными и темно-серыми полосами вперемежку с кремовыми линиями, и множество самых диковинных существ на земле, которых ученые называют Amblypygi, или жгутоногие пауки.
Раньше я говорил, что из всех дурно пахнущих, злобных тварей, обитающих в Западной Африке, землеройка самая свирепая. Теперь я добавлю, что все остальные подобные эпитеты следует отнести на долю ползучего паучьего отродья. Тем, кто питает личную неприязнь или отвращение к паукам, лучше вовсе не видеть этих амблипиг. Они совершенно плоские, размером со среднюю монету и круглые, как лепешки. Четыре пары ног, всегда загнутых вперед, у крупных экземпляров покрывают площадь чайного блюдца. Кроме истинных ног у них есть еще пальпы, или ногочелюсти, неимоверной длины. Они усажены по всей передней (или внутренней) стороне двойным рядом острейших шипов и зубьев, всегда согнуты под углом и действуют как пара страшных ножницеобразных челюстей. Мало того, первая пара истинных ног вытянута в тонкие «жгуты», более чем вдвое превосходящие длиной все остальные конечности. Эти существа ползком подкрадываются в темноте, размахивая перед собой «жгутами», и стоит им наткнуться на какое-нибудь злосчастное насекомое, как они молниеносно бросаются и хватают его своими пальпами, как зубьями капкана. И бедняге уже не освободиться от этих объятий, пока из него не высосут все соки, а с ними и жизнь. Для нас маленькие чудовища стали легкой добычей — они вываливались наружу, ослепленные непривычно ярким светом и подтравленные дымом.
Когда мы еще раз разожгли огонь, животных внутри ствола уже не оставалось, и выкуривать было некого. Немного подождав, мы глупейшим образом удалились, унося с собой добычу, чтобы рассмотреть ее на площадке посреди лагеря. Эта импровизированная выставка была так богата, что у любого зоолога потекли бы слюнки. Для начала там набралось штук двадцать амблипиг, среди них самка, набитая яйцами, и мамаша с потомством — крошками размером с мелкую монетку. Далее пара змей, совершенно новых в нашей коллекции, полдюжины гигантских улиток конической формы и полная бутыль полосатых гекконов. Затем четыре летучих мыши и целая стайка небольших серых зверьков размером с домашнюю крысу, от которой их отличали широкая голова и длинный пушистый хвост. Это оказались два вида гигантских древесных сонь (Graphiura).
Сони — представители самой необычной группы животных. В систематике она располагается где-то между белками и крысами. Большинство сонь обитает в тропических лесах; у них пушистые хвосты, и сами они намного крупнее европейских. Те два вида, которые попались нам, были ровного серого цвета, одна побольше и с голубоватым оттенком, другая отливала розоватым. Это поразительно красивые зверюшки и всегда ослепительно чистые.
Рядом с сонями (графиуридами) на столе лежала белочка, которую мы тут же окрестили «расписной». Мордочка и брюшко были у нее огненно-оранжевые, а спинка переливалась ярким зеленым блеском. Пушистый хвост, похожий на плюмаж, распадался на две стороны по горизонтали, как птичье перо, и шерсть была наполовину оранжевая (ближе к коже), наполовину коричневая. Впоследствии мы узнали, что эта полосатая белка (Funisciurus auriculatus) ведет ночной образ жизни, а днем прячется в дупле.
Наконец, у нас были три шипохвоста Фрезера и тот зверек, который у меня на глазах улетел с дерева. Это был тоже шипохвост, но совершенно другой разновидности: по окраске он почти не отличался от настоящей белки. Серебристый шипохвост (A. beecrofti) — единственный из шипохвостов, ведущий дневной образ жизни. Его шелковистая шкурка была ярко-зеленой сверху и самого насыщенного золотого цвета, какой только можно вообразить, — понизу. Немного спустя мы поймали живьем еще одного такого шипохвоста и были вознаграждены удивительным и необъяснимым открытием: каждый вечер, как только стемнеет, его ярко-зеленая шерстка становилась пестровато-серой, а золото превращалось в красновато-оранжевый цвет. Мы было подумали, что все дело в оптической иллюзии, порожденной светом ламп, а потом решили, что это два разных вида, сильно отличающиеся по окраске. И только после того, как зеленое с золотом животное, убитое ночью, наутро при дневном свете оказалось серо-оранжевым, мы разгадали загадку.