К счастью, среди женщин из Памье была мавританка, она подошла и перевела его слова.
Тощий мавр узнал во мне брата по духу и рассчитывал, что связующие нас узы помогут проникнуть в Тулузу не только ему самому, но и всем, кто его сопровождал. Наслышанный об университете Тулузы, он надеялся, что сможет читать студентам лекции на арабском языке, ибо был уверен, что здесь студенты понимают этот язык. Он уже пытался пройти через ворота возле большой башни, но солдаты не пустили его.
Я подумал, что тощий мавр и его спутники, дерзнувшие сунуться в ворота Нарбоннского замка, должны благодарить свою счастливую звезду за то, что она привела их к стенам Тулузы в «жирный вторник», иначе их давно бы уже арестовал тамошний комендант д’Асторг.
Окинув взором окружавших меня людей в пестрых поношенных одеждах, я задался вопросом, по какому странному стечению обстоятельств они вселили в меня совершенно безосновательную надежду. Впрочем, отступать было некуда, и я, вспомнив о законе, распоряжающемся событиями, в душе попросил этот закон сделать так, чтобы предприятие наше не завершилось чем-нибудь плохим. Думая об Антуане де Пейроладе, я постарался придать лицу жизнерадостное выражение, приставшее человеку, предвкушающему встречу со старым другом после долгой разлуки, и твердым шагом направился к воротам Сент-Этьен.
Ворота оказались заперты, но рядом была приоткрыта небольшая дверь, и в просвет я, к своему великому удовольствию, увидел Антуана де Пейролада — он сидел на низенькой скамеечке, вырезанной прямо в каменной стене, окружавшей город. Портупея была расстегнута, багровая физиономия лоснилась, а под ней колыхался огромный живот, казавшийся совершенно отдельным предметом, ничем не связанным со своим владельцем.
Не успел я произнести заготовленные для такого случая фразы, как маленькие блестящие глазки Антуана де Пейролада уставились сначала на меня, потом на мавров, потом на женщин из Памье, и лицо его приняло удивленное выражение. К счастью, он не стал задавать лишних вопросов, и я так и не узнал, чему он изумился более всего. Наверное, решил, что по случаю карнавала я захотел подшутить над жителями Тулузы и, выбравшись из города, стал готовить шутку за пределами городских стен, чтобы наиболее эффектно обставить свое появление в городе. В это время до нас донесся звук колокола, призывавшего на мессу, которую в «жирный вторник» архиепископ служил в соборе Сент-Этьен специально для студентов и членов ремесленных корпораций, обычно исполнявших на празднике роли ряженых. И Антуан де Пейролад, очевидно, подумал, что мы направляемся на эту мессу.
— Откройте большие ворота, — закричал он громовым голосом, обращаясь к караульным.
Постаравшись придать лицу веселое и беззаботное выражение, я заговорщически подмигнул ему.
К сожалению, я не успел предупредить своих спутников, чтобы они тоже сделали веселые лица, и они, желая вызвать еще большую жалость, напустили на себя и вовсе похоронный вид. Но жизнерадостный Пейролад, решив, видимо, что так задумано специально, ничего подозрительного не заметил.
— Тебе здорово повезло — раздобыть такого коротышку! — воскликнул он, кладя руку на плечо карлика.
К счастью, старый карлик все понял правильно и принялся гримасничать и размахивать руками.
Антуан де Пейролад расхохотался.
— А этот мавр — настоящий скелет с книгой под мышкой! — восхитился он.
Все заторопились. В Тулузском воздухе плыл колокольный звон. Солнце, до сей поры прятавшееся за завесой из облаков, вышло и осветило сцену. Я заметил, как стая голубей, рассевшаяся вдоль крепостной стены, без видимых причин взлетела, громко хлопая крыльями.
И в эту минуту вдалеке, на дороге, по которой пришли мы, я увидел желтый портшез, направляющийся прямо к нам. Я сказал «вдалеке», но, видимо, в тот момент зрение у меня помутилось, ибо уже через пару минут обнаружил, что портшез, окруженный женщинами из Памье, вступает в обетованный город вместе с моими случайными спутниками и спутницами.
Привлекший мое внимание портшез действительно выглядел странно: он был непомерно высок, грубо сколочен из досок, а главное, выкрашен в такой отвратительный оттенок желтого цвета, при взгляде на который хотелось отчаянно зарыдать и завыть от безысходной тоски. Занавески в портшезе, по-видимому, были черными, ибо я их не заметил, зато про носильщиков сразу можно было сказать, что они не принадлежали к корпорации достойных тулузских носильщиков. В чем выражалось их отличие? Возможно, в мрачной невозмутимости, в автоматизме движений, в пристальном взгляде странно пустых глаз, а прежде всего в лицах, имевших точно такой же отвратительный желтый оттенок, как и стенки портшеза. На головах обоих красовались желтые треуголки.