Выбрать главу

Консоламентум имеет аналог в виде орфической мистерии, совершающейся с целью предотвратить после смерти человека возвращение души в другое тело. Определяющими для веры катаров в переселение душ стали слова апостола Петра, говорившего о пойманных в темницу, т. е. в тело, духах, что им, не обретшим «во дни Ноя» веру, проповедовал Христос (1 Петр. 3:19; ср.: Döllinger J. von. Op. cit. Bd. I, S. 143; Schmidt Ch. Op. cit. Vol. II, p. 46).

29. Ср.: Schmidt Ch. Op. cit. Vol. II, p. 83 sqq., 94; Peyrat. Op. cit. Vol. I, p. 104.

«Традиции, касающиеся “одежды” еретиков, вероятно, восходят к kosti и saddarah маздеизма, священным одеяниям и рубашкам, которые должны носить все верующие. Их использование в учениях Авесты и брахманов показывает, что они берут свое происхождение в доисторическом периоде, еще до разделения арийских народов. Катаров, носивших такие одежды, инквизиторы называли haereticus indutus или vestitus. Они были посвящены во все еретические мистерии» (Lea H. Op. cit. Bd. I, S. 101).

«В одной из интерполяций писем пресвитеров, в которой — конечно же, только после “Парцифаля” — вставлено сказание о короле-священнике, точно переведенное с латинского Освальдом Писцом, говорится о том, что духовные чины особой чистоты состояли на службе в капелле. Когда же они собирались принести жертву, то снимали одежды…

Это не измышление фантазии. Здесь оживает гностическая легенда Пистис Софии о небесном странствии. Порог капеллы символизировал границу космоса. Здесь священники должны были оставить свою материальную, телесную оболочку; здесь они получали “одеяние великолепия”, “одеяние света”. В еврейском предании рабби Перахья снимает одежды перед вратами неба. Только облаченный в воздух рая, он может видеть великолепие небес. В маздеистском предании рассказывается о том, как одежда “из плоти и крови” заменяется “одеянием блеска”. Похожие эпизоды есть во многих других преданиях.

Согласно древнему гностическому представлению, все избранные получают на небе “одеяние великолепия”. Отсюда берут свое начало и рассказы о небесных одеждах, о них же идет речь в сказании о рае с его ступенчатой лестницей в “Аполлонии”. Это единственно возможное значение не оставляет больше сомнений о том, что упомянутая выше капелла представляет собой всего лишь вариант райского дворца короля-священника и воплощает идею постоянно расширяющегося небесного Царства душ…

Стол в мифах и сказаниях Востока дает лишь пищу и питье; в сказании о короле-священнике он творит чудеса; в арабо-испанских преданиях он или равноценный ему ларь почитаются как святыня; увеличивающаяся в размерах часовня — символ святости. Поэтому я пришел к заключению, что поскольку ларь, который может увеличиться до размеров часовни, является отражением Божественного престола мира и горной обителью блаженных, то он не что иное, как Грааль. Таким образом, Грааль — царство райского наслаждения, к которому стремится светлый герой Парцифаль, но он же — дворец вечного сна, желанная цель Анфортаса. Такая интерпретация соответствует общепринятому толкованию термина “Грааль” как атмосферы счастья в позднейшей немецкой поэзии» (Kampers F. Op. cit. S. 96, 97).

В другом месте (S. 101) Камперс говорит, что «Грааль — царство отвергнувших сей мир блаженных душ, а камень — символ этого царства». Учитывая мои развиваемые в текстовой части рассуждения, дополненные приведенными здесь замечаниями, мы имеем все предпосылки для следующих выводов:

Грааль был средневековой Церковью Любви и одновременно ее символом! Для катаризма внешний мир был иллюзорным, а люди жили своей «жизнью, подобной смерти». В земном смысле слова катары, «совершенные» Церкви Любви, уже умерли для этого мира. Они пребывали в «царстве прощенных», в котором наслаждаются райским блаженством «обожествления», как гностики называли спасение. Человек однажды попал с небес в земной рай и, только будучи изгнанным из него, пришел в этот мир. «Чистые» возвращались из мира в «рай», снова открытый благодаря Евангелию Христа, из которого они могут вернуться на небо, в царство духа, после окончательного отделения души от тела.

В Марии катары видели символ своей Церкви Любви, которая воплощала женский принцип божества Santa Gleiyza и была Церковью Высшей Любви. Эти взгляды были вполне естественными, хотя и в высшей степени еретическими. Для них Мария была христианской «Майей» (для необразованных язычников еще не матерью Бога, но матерью богов), и даже Мани — плодотворный принцип, дающий любовь к ближнему и дарящий небесного Манна (Manna). Так во времена язычества в Эфесе поклонялись Диане, на фригийской горе Ангдистис под знаком метеорита — Кибеле и в Вавилоне — богине Иштар. Иштар, как известно, символизировала Люцифера-Венеру, вечернюю и утреннюю звезду, которую эллины называли также Геспером. Так замкнулся круг, в котором заключены сады Гесперид с их Чашей возрождения, корона Люцифера, или вавилонского дракона, и грешная гора Грааля-Венеры.