Тут я одернул себя. Что толку распускаться, пользы от этого никакой, только нервы истреплешь. Петровичу ничего не докажешь, да и нужно ли? Я отложил дневник и достал из серванта коньячный бокал. Глупости это и дурацкие предрассудки, что нельзя пить одному. Регулярно — да, но регулярно хлестать вообще не рекомендуется. А так вот, раз в три месяца распить бутылочку хорошего коньяка, дабы расслабиться и предаться философским размышлениям, — почему бы и нет? А один я или в компании, это совсем не важно. С моей тягой к спиртному спиться мне не грозит.
Я откупорил бутылку и налил себе на два пальца светлой янтарной жидкости. Затем согрел бокал в ладони и стал обонять. Аромат был достоин коньяка класса V.S.О.Р. Я еще немного подождал и попробовал. Превосходный напиток. Я люблю французские коньяки за их свойство стимулировать мыслительный процесс. Водка отупляет голову и делает агрессивным, а коньяк, наоборот, дарит чуточку эйфории и настраивает на философский лад, что мне от него, по большому счету, и надо.
От дневниковой записи мысли, понукаемые «Мартелем», перекинулись на личность Петровича и я вспомнил давний наш разговор об энергиях и предметах старины.
…Дело было в Металлострое. Я недавно заехал на зону и только что был принят в «семейку» Петровича. Мы тусовались в отряде, не работали и со скуки беседовали на самые странные темы.
— Я могу отличить настоящую вещь от новодела просто взяв её в руки, — Афанасьев затянулся «беломориной».
Его худощавое, в жёстких морщинах лицо и короткий седой ёжик волос в ту пору ещё заставляли меня сомневаться в научном звании собеседника. Кто же мог подумать, что к сорока семи годам проведший полжизни на раскопках доктор исторических наук будет похож на зэка с лесоповала?
— Это как же? — спросил я.
— По исходящим от неё вибрациям, — просто ответил Афанасьев. — Смотришь на вещь, трогаешь её и понимаешь, насколько она заслуженная. Была у неё судьба или нет. У новодела нет за спиной долгой жизни. А, значит, от него излучение другое исходит.
— Когда-нибудь и современный новодел станет антиком, — вставил я.
— Когда станет, тогда много веков пройдёт, он проживёт долгий срок, поучаствует в своём событийном ряду, и это на нём скажется. На его ауре.
Как завзятый материалист, я в ауру не верил и о столь тонких материях судить не был готов. Я заговорил о патинировании, о мелких повреждениях, но Петрович стоял на своём. Он считал, что химический и физические изменения тоже имеют место, но существуют также энергетические. Которые он был способен ощущать при близком контакте с исследуемым предметом…
Тогда я так и не поверил Петровичу. Только увидев обнажённый кинжал ас-Сабаха, на своей шкуре ощутил злую силу, которую Афанасьев назвал негативным излучением. Оно действительно существовало. А, значит, у исмаилитских реликвий имелась судьба. Была долгая, заслуженная великими деяниями прошлых владельцев, жизнь.
Наверное, Петрович прав. Вещи тоже обладают памятью. Они несут на себе отпечаток своих создателей и хозяев, и могут поделиться воспоминаниями с тем, кто готов их услышать.
Я выпил один бокал, налил другой и прошелся по комнате, любовно обозревая стеллажи с книгами.
Это моя вторая библиотека. Рафинированная, академическая, строгая. Жюль Верн и Луи Буссенар стали неинтересны. Когда какой-то автор становится неинтересен — это признак взросления. Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты. Домашнюю библиотеку тоже можно назвать самоценной вещью. Не знаю как насчёт ауры, а вот подбор книг говорит о многом. Ну, в данном случае все ясно: коммерческий археолог, разведен, детей нет. На стеллажах еще оставалось много пустых полок. Я улыбнулся и нежно провел пальцами по корешкам. Борхардт, Дэвис, Струве, Морган, Матье. Золотой саркофаг Тутанхамона. Я люблю тебя, жизнь, какая бы ты ни была! Впрочем, жаловаться, по большому счету, не на что. Я нашел свое место, цель избрал еще в раннем детстве, теперь только идти да идти. И я иду. Трою, конечно, не откопаю, но… На библиотеку Ивана Грозного и без меня охотников хватает, также как на Янтарную комнату, казну Колчака и прочие полумифические сокровища, которые ищут уже полвека и не находят. Тут все поделено на сферы влияния, и человеку со стороны делать нечего. Вместо легендарного ЭПРОНа [4] создано акционерное общество «Золотой галеон», специально предназначенное для поиска ценностей на затонувших судах. Но подводная археология — это совсем иная отрасль, со своей спецификой работы в чуждой человеку среде. В моём родном городе энтузиасты лопаты сбились в «Историко-изыскательское общество Петербурга по направлению кладоискательства». К ним я не совался из принципа. Люблю работать один. Охоту к сотрудничеству с малознакомыми людьми навсегда отбил предатель Есиков. Афанасьев стал исключением — со своим семейником я просидел достаточно долго, чтобы отправиться с ним в экспедицию.