— Кое-что доводилось, — задумчиво произнес Гоша. — Я слышал, что все это нашли, но там должен быть еще и перстень.
У меня приоткрылся рот. В узком кругу коллекционеров слухи расходятся быстро, но не настолько же. Я сам только что приехал. Воистину, «слава мчалась впереди него».
— С перстнем неувязочка получилась, — неопределенно пояснил я, — но это оригиналы. Вот, гравировочку «джихад» на лезвии можешь посмотреть.
Гоша отложил браслет и вытащил лезвие. У меня по спине ощутимо пробежал холодок. Маркова, видимо, тоже что-то смутило, он убрал кинжал в ножны. Как там у Петровича? «Существенно увеличивается диаметр зрачка, и на лице выступают крупные капли пота»? Любопытно, но все коньячное умиротворение как ветром сдуло. Я снова был трезв и даже напряжен. Чтобы расслабиться, я поспешил снова наполнить бокалы.
— Полагаю, что можно найти клиентов, — вынес свое резюме Гоша. Судя по тону, покупатели будут оповещены в кратчайший срок, возможно даже сегодня. Марков клюнул, теперь оставалось не прогадать в цене. — Сколько ты за это хочешь?
Вопрос был задан ненавязчиво и чрезвычайно корректно, но внезапно — словом, в обычной Гошиной манере. И я был к нему готов.
— Сто тысяч долларов.
— Это просто невероятная сумма.
В уме я держал три суммы, готовясь выдать наиболее приемлемую, в зависимости от развития торга. Я четко представлял, что Гоша Марков, несмотря на молодость лет, спец в своем деле, что он отдает себе отчет в подлинности предметов и что он о них действительно слышал. Да и клиента он наметил. Теперь оставалось зафиксировать «ножницы» — разницу между моей ценой и зарядкой для покупателя, что и станет его заработком со сделки. Самурай вкалывал вовсю, и новенький «понтиак» был наглядным доказательством его успеха.
— За такие вещи вполне нормальная, — отчеканил я. — Как ты понимаешь, здесь важна историческая ценность.
— Не смеши меня, — сказал Гоша. — Эти старые мульки не стоят и пяти.
— Если бы был полный комплект, вместе с перстнем, я бы оценил его в двести тысяч.
— Их у тебя никто не купит.
— А сколько ты предложишь? Просто так скажи, ради интереса.
— Семь тысяч.
— Семь тысяч за личные вещи Хасана ас-Сабаха?! — я задохнулся от праведного негодования.
— А ты хотел бы десять?
— Я хотел бы восемьдесят!
— Ха-ха. Пятнадцать.
— Семьдесят.
— За семьдесят ты можешь оставить их себе.
— Тогда я их лучше отнесу в мечеть и посмотрю, сколько там предложат.
— Хорошо, двадцать.
— Какие «двадцать»? Шестьдесят!
— Они не стоят шестьдесят тысяч долларов. Я настоящий кинжал «Фэйрбейрн-сайкс» в Германии на распродаже купил за десять евро! Подлинник Второй Мировой, в родных ножнах из кожи!
— Ну и чё теперь?
— Пусть этот слегка подороже будет. В комплекте с браслетом — двадцать пять тысяч.
— Разуй глаза, это же реликвии!
— Учтём золото и сомнительные камни… Ну, тридцать.
— Не юродствуй, Гоша. Это тебе не к лицу. Пусть будет пятьдесят. Пятьдесят для ровного счёта. Это моя окончательная цена.
— Жаль. Я думал, ты согласишься на тридцать пять.
— Только во имя нашего давнего знакомства и партнёрства — сорок пять.
— Жаль, я думал, мы сойдёмся во взглядах. Можешь идти в мечеть.
— И пойду. Сорок, заебал!
— Хорошо, — с неожиданной легкостью уступил Гоша. Мы встали и подняли недопитый коньяк:
— За сделку века!
Очень не люблю торговаться с друзьями. Но у Маркова без этого никак.
С утра, несмотря на возлияние, я проснулся со свежей головой. Французский коньяк хорош еще тем, что после него не бывает похмелья. Погода стояла преотличная — видимо, небесная канцелярия соизволила дать жителям передышку.
Есть не хотелось. Я надумал совершить перед завтраком прогулку до обменника, которая поможет нагулять аппетит, а скорее, мне просто хотелось выбраться на солнце, ибо осадки успели надоесть.
Я вытянул из книги двести долларов, накинул куртку и, не дожидаясь лифта, быстро спустился по лестнице. На улице в самом деле было чудесно! Резвым аллюром я промчался вдоль дома и, влетая под арку, сбил плечом какую-то барышню. Послышался сдавленный крик, зазвенела жесть, и по асфальту растеклась белая лужа молока. Я остановился, мысленно обложив себя последними словами. Какого черта было лететь?! Испортил кому-то настроение, а теперь мне испортят. Какая-то рублевая мелочь, впрочем, у меня оставалась, и я мог возместить ущерб. Приготовив самые изысканные извинения, я наконец оторвал взгляд от лужи, поднял бидон и только тут заметил, что пострадавшая — молодая женщина, почти девчонка — лет двадцати, не более, и понял, что особенных проблем с объяснениями не будет.