— Нет, — сдержанно, но без страха в голосе ответил я. — Поговорить хочешь?
— Ну! Побазарить надо.
Я откинул клапан палатки, мы вошли. Афанасьев сидел у стола и чистил от праха нагрудную пластину. Валера содрал очки и заморгал: после белого солнца пустыни в палатке казалось темно. Я насыпал в пиалу Петровича горсть чая, залил кипятком и накрыл перевёрнутым блюдцем. В свою положил две ложки растворимого кофе и три ложки сахара.
— Василий, это… — Валера замялся. — Мы с Жекой знать хотим, чего нашли. Чтоб без балды всякой было. Ну, ты сам понимаешь.
Испытующий взгляд Афанасьева стал жёстким. Валера молчал, ждал ответа. Афанасьев тоже молчал, ответить сразу такому человеку было несолидно. «Oderint, dum metuant» [3], как говорили в Древнем Риме. Удивляясь внезапному нахальству наших дебилов-торпед, я взял свою пиалу, присел на складной стульчик и незаметно поправил под одеждой ТТ.
— А ты не бойся, всё будет по чесноку, — отрезал Петрович, выдержав паузу, как будто очень тщательно обдумывал ответ. — Дело сделаем и каждый своё получит.
Я отхлебнул кофе и увидел на лице Валеры странное зачарованное выражение. Он алчно уставился на золото, раскиданное по столу. На секунду мне показалось, что его взгляд прикован к кинжалу Хасана ас-Сабаха, но потом Валера моргнул и отвёл глаза.
— Рабочих покормили? — спросил Афанасьев.
— Сейчас накормим, — Валера снова стал прежним исполнительным охранником.
— Ну иди тогда, — скупо напутствовал его Петрович и вернулся к прежнему занятию.
Валера напоследок окинул взглядом стол, зыркнул на меня, нацепил свои дурацкие очки и покинул палатку.
Афанасьев молча чистил пластину.
— Не нравится мне всё это, — сказал я.
Петрович помахивал кисточкой: ших-ших-ших-ших. Нагрудник давно был чистый. Афанасьев думал. Наконец он сдул несуществующую пыль и соизволил повернуться ко мне.
— Распустились, — резюмировал он. — Нам ухо надо держать востро. Дай-ка чашку.
Я протянул пиалу. Петрович рассеянно глотнул свой чифир, даже не озаботившись совершить обязательный ритуал подъёма нифелей и прочие заварочные премудрости. Было видно, что он озадачен и даже слегка напуган. Исходящая от Валеры угроза проморозила даже задубевшую шкуру Петровича.
— Пистолет с собой? — спросил он.
Я кивнул.
— Приглядывать надо за ними. Особенно за этим, — Петрович указал на вход, где только что скрылся Валера. — Странный он какой-то сегодня. Не нравятся мне его глазки. Золото что ли в башку ударило?
От отвернул край салфетки, прикрывавшей, как я думал, поднос со шпателями. Под салфеткой лежал пистолет. Афанасьев взял его, встал и засунул под рубашку.
— Пойду коня привяжу, — успокоил меня Петрович. — Побудь тут.
Я снова кивнул в знак согласия. Золото всегда было сильным искушением, а иногда чересчур сильным, чтобы удержаться от опрометчивых поступков, особенно, для дебилов, никогда настоящего богатства не видевших. «Не искушай ближнего своего», как сказано в одной очень умной книге. Интересно, читали ли её наши торпеды, а, если читали, то что из неё вынесли?
У входа Василий Петрович обернулся.
— И ещё, — сказал он. — По-настоящему ценными здесь являются только эти предметы…
— Вещи ас-Сабаха, я понял.
— Если что, — Афанасьев махнул рукой, — спасай их в первую очередь.
— Будет сделано, — заверил я.
— А насчёт осмеянного пророка ты хорошо сказал. Бедный ас-Сабах… — Петрович почему-то грустно вздохнул и вышел.
Я проводил его взглядом. Посмотрел на разложенные находки. Покосился на входной клапан. В жару Афанасьев по нужде далеко не пойдёт, так что я вполне могу на него рассчитывать в случае чего.
А в случае чего, собственно? Разве что Валера с ножом в зубах прокрадётся в палатку? Ерунда. Никто никуда не полезет. Однако что-то меня насторожило в его поведении. Был Валера какой-то странный, как одурманенный. Анаши обкурился или вид золота так подействовал? Хотя, кто его, дебила, поймёт… Наших бойцов я называл дебилами, потому что они действительно были дебилы. К тому же, Валера всегда мне импонировал меньше Жени, который, впрочем, тоже не подарок. Опасный пацан этот Валера: три судимости, и все три за грабёж. Согласно теории Ломброзо, которую современная медицина отвергает, а спецслужбы охотно применяют на практике, сочетание тяжёлого подбородка, скошенного лба и вывернутых ушей свидетельствует о наличии у человека склонности к насилию. Я бы также затруднился определить национальную принадлежность Валеры по внешним признакам. В нём было намешано кровей не одного народа. С виду — морда рязанская, но присутствовали семитские черты, кавказские, да и от среднеазиатов имелось порядком. Получился такой вот гибрид с изменённой в местах лишения свободы психикой и природной склонностью к насилию.