- А как вообще дела? - спросил он, доставая портсигар.
- Если мы не будем допускать ошибок, - ответил Смолин, - задача будет нами разрешена. Для этого есть все предпосылки.
Он повернулся к Калашнику и взял папиросу из протянутого портсигара. Вспыхнула спичка, блеснули горящие напряжением глаза.
- А что у вас? - спросил Смолин после паузы.
Калашник недовольно засопел и задвигался, словно ему было неудобно сидеть.
- Что ж у нас... Пока особых успехов нет.
Машина крутилась на поворотах шоссе, сбегающего в долину. Небо на востоке чуть-чуть посветлело.
- Нам нужно работать вместе, Григорий Харитонович, - сказал Смолин. Сейчас уже наметились контуры решения проблемы и нужно максимальное сплочение сил. Решение надо ускорить.
Калашник промолчал. Резкий ветер ворвался в кабину. Смолин опустил стекло. Шофер обернулся к ним.
- Балаклавский сквознячок.
Мелькнули высокие кипарисы и темная зелень садов, выхваченная из мрака кинжальным светом фар. Машина пошла по Балаклавской набережной, мимо зданий, уснувших над неподвижной водой залива. Смолин тронул шофера за плечо. Автомобиль остановился около двухэтажного белого здания с ярко освещенными окнами. Евгений Николаевич выскочил из кабины и бросился в дверь. Калашник остался в кабине.
Долго сидел он неподвижно, откинувшись на подушки. Уже в рассветной мгле возникли контуры гор и засветились ворота Балаклавской бухты. Калашник все смотрел перед собой из-под нахмуренных бровей и думал:
"Работать вместе?.. Нет, дороги у нас разные. Вы - под счастливой звездой, Евгений Николаевич, вы - баловень судьбы... имеете все предпосылки к решению стоящей перед вами задачи... А я уже исчерпал запас своих идей... В голове-полная пустота и мрак. А помогать вам в качестве подсобной силы я не намерен. Не намерен".
- Зачем же ты, собственно, поехал с ним? - спросил он себя вслух.
- Что вы? - очнулся от дремоты шофер.
- Ничего, ничего, спи, - проворчал Калашник.
- Вы спите, Григорий Харитонович? - услышал он голос Смолина и очнулся.
- Нет, не сплю. Как дела?
- Как вам сказать... Кажется, все повертывается в благоприятном светеМеня пристыдили за излишнее беспокойство. Правда, я настоял, чтобы они связались с ближайшими пограничными постами - не слышно ли чего-нибудь подозрительного. Как будто, все в порядке...
- Простите, что-то я ничего не понимаю, - сказал Калашник. - Вы узнали что-нибудь о Петрове?
- Да, узнал. Он приехал вчера днем,чтобы увидеть по срочному делу полковника Колосова...
- Это работник местного управления МВД? Зачем же ему быть здесь?-удивился Калашник.
- Он приезжает в Балаклаву отдохнуть. Страстный рыболов. По выходным дням гостит у балаклавских рыбаков. В субботу вечером он выехал на промысел. Говорят, обычно после ловли он остается на день у рыбаков, а к вечеру возвращается. Но бывает, что он снова в ночь отправляется на ловлю. Петров прождал его весь вечер и, так как Колосов не вернулся, пошел к нему через горы. Они уверены, что он выехал с Колосовым на рыбную ловлю. С восходом солнца рыбаки вернутся и привезут обоих.
- Так...-сказал Калашник.-что же, поедем домой? Или подождем восхода солнца?
- Пожалуй стоит подождать, - ответил нерешительно Смолин.
Он подумал немного, смотря на силуэты генуэзских башен, чуть проступившие напомутневшем небе, и сказал:
- Все это очень хорошо,-рыбная ловля, и отдых, и все прочее. Но я не могу понять, какое срочное дело привело сюда Петрова? Что заставило его сидеть здесь целый день и тащиться на Большой берег через горы?
- Дождемся его возвращения, выясним, - пожал плечом Калашник. Садитесь пока. Дремлите. Хотите папиросу?
Смолин машинально протянул руку, но сейчас же отдернул.
- Не хочу, - сказал он рассеянно. - Послушайте, Григорий Харитонович...
- Да?
- Вы не любите ходить?
- А в чем дело?
- Я скажу вам прямо - я очень волнуюсь... И имею на это причины. Может быть, это смешно, но я не могу здесь сидеть в ожидании... Идемте...
- Куда?
- На Большой берег. Подождем там. Мне сказали, что с прибрежных скал их можно увидеть. У Колосова - бинокль. Нас заметят. Ну, что здесь томиться три часа? Идемте...
Калашник молча вылез из кабины. Они отпустили шофера и пошли. Под ногами у них застучали полуразвалившиеся ступени каменной лестницы. Они поднимались к Генуэзской башне - любимому месту прогулок жителей Балаклавы. Отсюда шла тропинка на Большой берег.
Смолин шел впереди, широко шагая длинными ногами и резко выбрасывая руки. Сзади тяжело дышал Калашник. Небо светлело. Море, черное и глянцевитое, точно политое маслом, ворчало глубоко внизу.
- Далеко это? - спросил Калашник.
- Да нет, не больше сорока минут хода. Скоро придем.
Они шли по высоким выпуклым холмам, поросшим перегоревшей травой. Дул ветер, обвевая их разгоряченные лица. Калашник остановился.
- Смотрите-ка, вон там. Это, кажется, они.
Смолин посмотрел на море. Далеко, почти у горизонта, из черноты светили крошечные, неподвижные огоньки.
- Пожалуй, - согласился Смолин.
Они прибавили шагу. По стремительным движениям Смолина, по его молчаливой отчужденности, Калашник догадывался, как тот волнуется. Постепенно возбуждение передалось и ему. Бессонная ночь обострила чувства, притупила мысли, и он, уже не отдавая себе отчета, ощущал тревогу Смолина как свою.
- Теперь вниз, - сказал Евгений Николаевич.
Крутой, поросший сосняком и можжевельником глинистый склон уходил под ногами в полумрак. Они спускались уже не разбирая дороги, напрямик, продираясь плечами через колючие кусты, срываясь на крутящихся под ногами камнях и комьях засохшей глины. Море шумело все ближе и ближе... Наконец, они очутились на просторном пляже, растянувшемся по широкому берегу. Под ногами захрустела галька.
- Вот и Большой берег, - сказал Смолин.
Уже совсем посветлело небо. Звезды погасли. В беловатом, смутном свете рождающегося утра Калашник увидел усталое, измученное лицо Смолина, устремленное в море.
Они поднялись на высокие скалы у берега. Внизу черные волны разбивались фонтанами брызг, долетавших до их ног тяжелыми каплями.
- Петро-ов! - крикнул изо всех сил Смолин, приложив рупором руки ко рту.
- Ко-ло-сов! - вторил ему глубоким хрипловатым басом Калашник.
Они опустили руки и прислушались. Сквозь шум моря ничего не было слышно.
- Но они должны нас услышать, - сказал Смолин. - Им не так мешает шум моря, как нам.
Они кричали, напрягая голоса, пока не запершило в горле. Калашник, прищурясь, пристально смотрел на море.
- Нас заметили, - спокойно сказал он. Далеко, далеко - там, где темная вода сливалась с горизонтом, показалось маленькое белое пятнышко. И в перерывах между ударами волн о скалу можно было различить ровное стрекотание мотора.
Лодка приближалась. Смолин, махая руками над головой, всматривался в тех, кто в ней был, и пытался разглядеть среди них Петрова. На носу стоял человек, направлявший в их сторону бинокль. К мотору наклонился второй.У руля сидел третий.
- На носу - Колосов, - определил Смолин.
Лодка неслась наперерез волуам. Теперь уже отчетливо были видны борта и белые буквы на них.
- У руля - человек в форме, - это не Петров, - сказал Калашник. Значит, если третий не он...
- Что же ему делать у мотора? - возразил, прикусив губы, Смолин.
Третий выпрямился.
- Нет, не он, - тихо проговорил Калашник.
Мотор смолк. Колосов крикнул что-то в рупор.
- В чем... дело?-донеслось сквозь шум прибоя.
- Ищем... Петрова... - закричал Смолин. Его... нет с вами?
- Какого... Петрова?
- Из группы Смолина!..
- Это... профессор Смолин?
- Я!..
- Берем вас на борт!
Калашник и Смолин сбежали вниз, оступаясь на скользких камнях. Лодка подошла, поднимаясь и опускаясь на волнах. Моторист осторожно удерживал ее багром, не давая ударяться о скалы.
Смолин прыгнул с берега в лодку и чуть было не оступился. Колосов поддержал его за талию. Калашник дождался момента, когда лодка оказалась вплотную у берега, и спокойно перешагнул через борт.