— А все-таки, куда вы едете? — поинтересовалась Гульнара. — И зачем? Что вам нужно в этой пустыне?
— У Лехи в этих местах дед воевал. Вот специально отпуск взял — хочет посмотреть, — торопливо встрял Деревянко, успевший уже окунуться разок в море и вернуться на берег. — Такие колодцы есть — Аджикуи, знаешь?
— Конечно, знаю. Много раз ездить приходилось, когда в комсомоле работала… Но чего там глядеть? Овечий помет, саксауловая труха, песок, камни… — Гульнара развела руками. — Больше там ничего нет.
Упырев между тем разглядывал ее и находил, что его случайно вырвавшийся комплимент оказался чистой правдой: девушка была по-настоящему красива. Очень светлое для туркменки лицо, аккуратный, чуть вздернутый носик, широковатые скулы, большие карие глаза. А волосы — темно-каштановые, слегка волнистые, спокойно улегшиеся на плечах. И ему захотелось узнать, кто это ее обидел. А когда ему что-то хотелось — он не привык откладывать. Так и спросил:
— А кто это тебя, Гуля, обидел? — он сократил ее имя на русский манер.
Гульнара задумалась ненадолго, но решила, что терять ей нечего:
— Да с полицией не поладила… Есть тут один козел — участковый. Так привязался, что не знаю, куда деваться. Сегодня приперся, опять приставать стал — пришлось бутылкой огреть…
— Бутылкой? — удивился Деревянко. — Ну, ты даешь! — и засмеялся.
Однако Упырев ничего забавного в ситуации не углядел.
— Давно пристает, говоришь? — у него на щеках проявились знакомые Владимиру грозные желваки.
— С первого дня.
— А чего это он наглеет? Думает, на него управы нет?
— Так на него и нет. Здесь участковый — царь и бог. А я…
— Что ты?
— Я здесь в ссылке… — Гульнара низко опустила голову, стирая со щек вновь нахлынувшие слезы.
— Не плачь, не плачь, — Упырев вдруг осторожно погладил ее по волосам ладонью размером не намного меньше совковой лопаты. — А помочь чем-нибудь можно?
Гульнара всхлипнула и сделала усилие, чтобы сдержать слезы:
— Я хотела сказать ему, что ты — мой жених. Он бы испугался, он трус…
Упырев фыркнул:
— А может, просто поговорить с ним?
— Это такая свинья — он человеческих слов не понимает…
— Я ему так растолкую, что поймет, — похоже, Упырев был настроен серьезно.
— Подожди, подожди, — не выдержал такой безответственности Деревянко, — сейчас нам еще только не хватает с местными властями поцапаться!
— А, да… — сник Упырь. — Нельзя нам, Гуля, извини…
Повисла неловкая пауза.
— Ну, нельзя, так нельзя, — Гульнара отвернулась и зябко обхватила руками плечи.
Но тут же с чисто женским коварством сообразила простую вещь: если заманить их к себе — возможно, им поневоле придется повстречаться с Порсы. Если он еще, конечно, не очнулся…
— А вы когда уезжаете — сегодня?
— Да нет, — ответил ей Деревянко. — Завтра, наверно.
— А спать где будете?
— В машине, где еще.
— Поехали лучше ко мне — положу на полу, на матрасах, — Гульнара почему-то чувствовала, что этих двоих вроде можно не бояться…
Сослуживцы переглянулись и вместе кивнули: спать на автомобильных сиденьях — не сахар…
Однако дотошный Деревянко на всякий случай спросил:
— Слушай, а что с тобой, все-таки, стряслось? За что тебя в ссылку загнали?
Гульнара еще раз всхлипнула, проглотила слезы и рассказала им, как распорядились с нею судьба и туркменские власти. Упустив, правда, чисто по-женски, некоторые подробности. Дослушав, Упырев мрачно сказал:
— А я думал, у нас хуже всех… Поехали, — и Деревянко понял, что сейчас ему лучше не возражать.
Когда они подъехали к домику Гульнары, обнаружилось, что внутри горит свет, а дверь распахнута настежь. Гульнара встревожилась:
— Что-то не так… — она осторожно заглянула в дверь, и, не увидев на полу участкового, поняла, что ее планы провалились. — Куда он делся?
— Кто? — переспросил Упырев.
— Да этот, Порсы — которого я по башке треснула.
Они все вошли вовнутрь, и Деревянко первым трезво ценил ситуацию:
— Очухался, значит, и ушел.
— Плохо… — Гульнара присела на табуретку, уткнула лицо в ладони.
Упырев подошел и вновь неловко погладил ее по голове:
— Да не плачь ты… Ну, Гуля… — не успел он закончить утешительную речь, как дверь распахнулась, и на пороге встал участковый с пистолетом — видимо, сидел в засаде, чтобы застать Гульнару врасплох:
— Всем стоять! Руки за голову!