Тут Реза в первый раз слегка зашатался, не осклабился, как обычно, и не издал своего обычного «Гы-ы!», а схватился за сплющенную носопырку и безвольно сделал два шага куда-то в сторону. Этого Упырю хватило. Он, развернувшись, нанес противнику сокрушительный удар ногой в спину, в район крестца, от которого тот рухнул ничком, как подкошенный. Леха не дал ему подняться. Он налетел сверху, припечатав Резу к песку, уперся коленом в позвоночник и сцепил ладони на его лбу. Это был смертельный захват, выскользнуть из которого практически невозможно.
Упырев знал, что исходом этой схватки может быть только смерть одного из них, и поэтому постарался не оставить противнику ни единого шанса. Он все дальше отгибал голову слабоумного иранца назад, преодолевая его сопротивление, а тот, напрягая шею, все пытался расцепить Лехины руки, но и его силы были не беспредельны. Наконец раздался громкий, отчетливый хруст, и руки Резы бессильно упали на песок.
Он умер, так ничего и не поняв в этом мире. Леха-Упырь оборвал время, отведенное ему судьбой на размышления. Может, оно и к лучшему. Хотя… Останься Реза в живых — он бы, наверно, все равно ничего не понял.
Упырев встал, оставив соперника валяться на песке, и подошел к Гульнаре, которая так и лежала, не в силах ни встать, ни сказать хоть слово — только показывала пальцем ему за спину. Он, оглянувшись, увидел, человека со старинным револьвером — даже как называется, сразу не вспомнишь, но сразу видно, что оружие опасное. У того, кто держал Алексея на мушке, были мелко-курчавые волосы, как каракуль, и нахальные козлиные глаза, которые сейчас были мутными от бешенства.
Он, совершенно очевидно, уже нажимал курок, чтобы немедленно выстрелить Упырю точно в лоб, но вдруг отвлекся, посмотрел куда-то выше, и Упырь тоже непроизвольно оглянулся.
И увидел, что на гребне бархана, всего метрах в пятнадцати, стоит прапорщик Деревянко с автоматом в руках, и целится как раз в того, с нахальными козлиными глазами. Против автомата Калашникова революционный револьвер — слабый аргумент. Завитый под барашка со старинным оружием, видимо, струхнул. Потому что постоял еще чуть-чуть, а потом молча развернулся и ушел за бархан. Никто не стал в него стрелять.
Сердар вернулся на стоянку, шатаясь, как пьяный, обводя сидящих у костра дикими глазами. Он упал на один из камней, что прикатили для сидения вокруг костра, и схватился руками за голову, раскачиваясь из стороны в сторону:
— Вай… Он убил его… Он убил его… Вайе-вай!…
Некоторое время все сидящие вокруг импровизированного стола, — расстеленной на земле клеенки, которую в Туркмении называют дастарханом, — глядели на него озадаченно. Потом Мурад осторожно спросил:
— Кого убили?
— Ре-е-зу у-би-или! — Сердара трясла крупная дрожь, он почти рыдал.
— Кто убил?
— Этот ваш… Терминатор! — потомок Джунаида взглянул вдруг на Аннанияза с неожиданной ненавистью, как будто это он привез сюда Терминатора специально, чтобы тот убил Резу.
— Э-э-э! — Аннанияз предостерегающе поднял руку. — Мы твоего Резу не убивали. Ты его сам туда повел.
Сердар, поняв, что слова старого туркмена-уголовника справедливы, понурил голову.
— А как он его убил? — запоздало поинтересовался Сапар. — Выстрелов вроде слышно не было…
— Голыми руками… Вот так, — он показал, как Леха прихватил Резу за лоб, опершись коленом в позвоночник. И потрясенно повторил: — Голыми руками!
Его никто больше ни о чем не спросил: каждый представил себе, что такое убить звероподобного Резу голыми руками, и всем стало не по себе. Последовавшей затем долгой паузы первым не выдержал Мурад:
— Да ну его все к черту! Давайте мотать отсюда, пока не поздно!
Аннанияз переглянулся с Сапаром, и они согласились с Мурадом и друг с другом без слов: здесь стало слишком опасно. Причем главная опасность исходила, как ни странно, не от Терминатора, а от этого безумца, невесть зачем оказавшегося в великой пустыне. Отец озвучил их общую с сыном мысль:
— Да-да, что-то мы слишком задержались. Пора домой.