Понсон дю Террайль
Сокровище гугенотов
I
Было 4-е декабря 1576 года. На башенке королевского замка в Блуа пробило десять часов, когда король Генрих III кончил ужинать в обществе своих миньонов — Келюса, Можирона, д'Эпернона и Шомберга. Ужин отличался большой веселостью: вкусно ели, много пили, злословили о женщинах и превозносили мужчин.
— Господа, — сказал наконец король, — я очень скучаю здесь, в Блуа. Кто из вас мог бы развлечь меня?
Не успел никто ответить, как дверь раскрылась, и в комнату вошел человек. Указывая на него, Можирон сказал:
— Могу сказать одно, государь, что развлечь вас может кто угодно, только не этот господин!
— Господин де Можирон, — просто ответил вошедший, — я служу своим королям и в случае нужды проливаю за них свою кровь, но никогда не рассчитывал отбивать хлеб у шутов!
Миньоны принялись смеяться, однако король остановил их. — Здравствуйте, Крильон! — сказал он, протягивая руку этому истинному рыцарю «без страха и упрека», начальнику дворцовой стражи.
— Вашему величеству было угодно призвать меня?
— Да, Крильон, друг мой… ведь вы мой друг, не так ли? Герцог Крильон, очевидно, не нашел в этом обращении ничего особенно лестного для себя, так как ответил с наивным простодушием:
— Государь, я всегда был другом французских королей, из которых служу уже пятому, да сохранит его Господь!
— Ну так вот, друг мой Крильон, я в самом деле позвал вас. Вы были мне нужны, но это было тогда, когда я еще был королем Франции, то есть до ужина. Я хотел отдать вам распоряжения относительно собрания государственных штатов, которое должно состояться в Блуа через два дня. Но, черт возьми, после ужина и особенно после этого журансонского вина я совершенно не могу вспомнить, что такое я хотел сказать вам!
Крильон и бровью не повел, продолжая молчать, хотя Генрих сделал короткую паузу.
Увидав, что герцог и не собирается отвечать что — либо, король продолжал:
— Я скучаю, милый мой Крильон, скучаю до смерти. Крильон продолжал хранить молчание.
— Вы только посмотрите, — продолжал Генрих, — все эти молодые люди осыпаны моими милостями, я наполняю их карманы и делю с ними корону, но ни один из них не способен развлечь меня!
— Ну уж извините, государь! — воскликнул Можирон. — Как раз в тот момент, когда герцог вошел, я собираюсь развлечь ваше величество!
— Каким это образом? — жадно спросил король.
— О, это целая история, государь!
— Так выкладывай ее, и, если она позабавит меня, я сделаю тебя кавалером ордена Святого Михаила!
— Велика штука! — пробормотал д’Эпернон. — Теперь этот орден болтается у всякого встречного! Орден Святого Духа, это я еще понимаю!
— Господин д'Эпернон, — сказал Крильон, делая шаг к разряженному и раздушенному придворному, — орден Святого Духа жалуют лишь тем, кто понюхал пороха и от кого не разит так мускусом, как от вас!
— Ох уж этот мне Крильон, — со злобной усмешкой сказал король. — Он всегда бьет наверняка! Помолчи, д’Эпернон, я сделаю тебя рыцарем ордена Святого Духа после первой битвы!
— Значит, еще есть время подождать, — ответил Крильон и, видя, что никто не предлагает ему стула, взял табурет и спокойно уселся.
— Историю! Где история? — с детским нетерпением крикнул король.
— Вот извольте! — ответил Можирон. — В Блуа есть улица, которая поднимается в гору…
— Они все поднимаются! — заметил Келюс.
— Пусть! На этой улице имеется дом…
— На всякой улице имеется дом! — заметил в свою очередь Шомберг, который был остроумен и весел, как чистый понедельник.
— В этом доме живет девушка, прекрасная, как день!
— Сравнение неудачно, — заметил король. — Сегодняшний день, например, печален, туманен и способен навеять на душу самую черную меланхолию.
— Я имею в виду весенний день, государь! Эту девушку стережет какой-то старик — слуга, как говорят одни, отец, как уверяют другие. Девушка выходит лишь по воскресеньям, да и то всегда под густым вуалем… Словом, красавицу держат, что называется, под семью замками. Вот я и подумал… В бытность польским королем его величество наш государь нередко производил по ночам веселые скандальчики, выбегая с друзьями на улицы Варшавы и учиняя дебоши разного рода…
— О, как я тогда веселился! — со вздохом сказал Генрих III.
— Ну, так почему же не представить себе, что Блуа — та же Варшава! Уже в девять часов здесь дают сигнал тушения огня, а патрули уходят спать в десять.
— А теперь сколько времени? — спросил король. — Около двенадцати? Значит, патрули уже спят?
— Давно уже, и мы можем без всякого риска заняться похищением таинственной красавицы!
— Эге! — сказал король. — Такое приключение мне нравится. Конечно, сама по себе красотка мне ни на что не нужна, но зато само похищение… Ну а со стариком мы что сделаем?
— Государь, не разбив яиц, яичницы не сделаешь!
— Это очень верное замечание! — согласился король и обратился к Крильону: — А вы, друг мой, как полагаете?
— Не знаю, государь, — ответил герцог, — я не специалист в поварском деле.
Король прикусил губу и молча позвонил. Bошедшему на звонок пажу он приказал подать плащ, шпагу и бархатную маску, а затем, обращаясь к миньонам, сказал:
— А вы, красавчики мои, можете надеть маски, если хотите, но для вас это, конечно, вовсе не так обязательно, как для меня, потому что гугеноты поднимут крик, если станет известно, что король Генрих III пускается в ночные приключения!
— Государь! — сказал Келюс. — Гугеноты дурачье!
— Я тоже так думаю, — ответил король, — но надо же сделать что-нибудь и для дурачья! А вы, герцог, — продолжал он, обращаясь к Крильону, — отправитесь с нами?
— Я, государь?
— Ну да, вы, мой друг Крильон!
Герцог встал, ударом ноги опрокинул табуретку и, кинув на миньонов сверкающий ненавистью взгляд, воскликнул:
— Вашему величеству угодно шутить, что вполне понятно, так как все Валуа отличаются остроумием!
— Что такое? — надменно сказал король, нахмурившись. . Крильон и бровью не повел, продолжая:
— Потому что, наверное, ваше величество шутите!
— Объяснитесь, герцог! — сказал король, голос которого выдавал раздражение.
— Это будет нетрудно, государь. Мне было пятнадцать лет, когда я стал пажом короля Франциска I. Однажды вечером король сказал мне: «Вот письмо, отнеси его, милочка, к моей дивной подруге Диане де Пуатье». Я посмотрел на короля сверху вниз, и он понял. «Этот ребенок не создан для роли любовного посредника!» — сказал он и позвал другого пажа.
— Ну-с? — крикнул Генрих III шипящим голосом.
— Ну-с, а тридцать лет спустя король Карл IX вздумал поручить мне скверное дело, достойное палача, а не дворянина. Я обнажил шпагу и сломал ее о свое колено. Тогда государь, ваш покойный брат, вспомнил, что меня зовут Крильоном, и извинился передо мною.
— Да неужели? — сказал Генрих, губы которого судорожно скривились.
— Я не требую извинений от вашего величества, потому что вы, государь, еще слишком мало знаете меня, — наивно сказал Крильон. — Я только умоляю разрешить мне отправиться спать. Король не проронил ни слова. Он повернулся спиной к Крильону и обратился к миньонам:
— Ну, вы готовы, господа?
Король вышел первым, за ним Келюс и Шомберг, Эпернон и Можирон. Крильон смотрел им вслед, не говоря ни слова. Казалось, он был погружен в мрачную, тревожную задумчивость. Вдруг он вздрогнул, выпрямился и бросился к двери.
— Нет, нет! — пробормотал он. — Я должен спасти честь короля. Честь короля Франции и Крильона, это одно и то же! — и он побежал вслед за ушедшими.
II
Улица, о которой говорил Можирон, и в самом деле шла в гору. Узкая, извилистая, вымощенная мелкими камешками, окаймленная черными бесформенными домиками, она казалась пережитком из средних веков. И тем страннее представлялась среди них массивная каменная стена, сравнительно новой постройки, с величественными дубовыми воротами. За стеной виднелись деревья, маскировавшие какое-то здание из красных кирпичей — не то замок, не то мещанский дом.