Ведь люди на самом деле боятся не смерти. А того последнего момента, когда понимаешь, что все кончено.
- Привет, друг, - прошептал я, склонившись над Краем.
Гигант слегка пошевелился, но все еще спал.
- Мне жаль тревожить твой сон, - продолжил я, проведя клыком по его щеке, - но время пришло.
Край что-то пробурчал. А затем открыл глаза.
Я не стал ничего делать, просто стоял над ним, давая рассмотреть себя как можно лучше. Несколько мгновений затуманенные наркотиком глаза Края тупо смотрели на меня, словно пытаясь понять, призрак я или нет.
- Нет, я настоящий, - улыбнулся я, понимая его мысли. – И ты настоящий. – Я поднял кулак с зажатым клыком и поднес к его лицу: - И этот клык настоящий. Кстати, он принадлежал Марсалу, моему другу. Которого ты убил. Помнишь?
После этих слов глаза Края вспыхнули ужасом. Он попытался что-то сказать, но получился только бессвязный хрип, как и у меня в тот вечер.
- Ну-ну, тише, не дергайся, а то можешь пораниться.
Край затрясся. Он вертел шеей, напрягал, насколько мог, мышцы рук и ног, отчего бинты на животе и плечах окрасились яркой кровью, но его силы не хватало, чтобы разорвать ремни. Я чуть не рассмеялся, когда заметил, что и ремни в этой палате куда толще и из хорошей кожи. Какая ирония!
Так что Край вскоре обессилел, и замер. Его кожу покрывал пот, резко завоняло мочой, а эти маленькие карие глазки были сплошным страхом.
Какое наслаждение!
Я оттягивал развязку, давая ужасу все более и более окутать этого монстра. Я проводил лезвием клыка по его щеке, потом колол в места ран, - легонько, до первой крови, просто чтобы вселить в него ужас. Губы Края дрожали, рот был приоткрыт, тело натянуто в струну.
И в какой-то момент я понял, что время пришло. Пламя внутри меня разгорелось до предела, затопляя лед ненависти, и давая ход жгучей ярости. Тогда я ненавидел этого человека больше всего на свете.
- Прощай, мой героический друг, - прошептал я, мои руки дрожали от напряжения. – Как ты говорил, каждый должен получать зло за зло. Вот твоя порция.
Когда я занес руку с клыком, Край захрипел пуще прежнего, его спальные штаны оросились новой порцией мочи.
Но я не ударил клыком. В тот момент я понял, что и этого недостаточно.
И схватил тяжелую деревянную вазу, стоящую на столе рядом с кроватью. Взвесил в руке, посмотрел на Края. Ответом мне был все тот же ужас и бессловесная мольба.
Он молил меня о пощаде.
А затем я нанес удар. По корпусу, прямо в рану на животе, со всей силы. Край гортанно захрипел, его вырвало прямо себе на грудь. Из раны хлынула кровь.
“За Марса!”
В этот раз ваза врезалась в лицо. Комнату заполнил хруст костей. Нос, наверное.
“За Сейма!”
Край дергался, словно хотел увернуться, из его рта текла струя крови. Но я был меток, как никогда.
“За Йеро!”
Замах – удар. Замах – удар. Замах – удар.
Затем меня поглотило пламя. Я мало что помню из того отрезка. Я просто наносил удар за ударом, методично опуская тяжелую вазу на лицо Края. На десятом ударе я начал кричать. Мне уже было все равно, что кто-то услышат.
Меня занимала только ваза в руке, и лицо Края. Точнее, то, что от него осталось.
На двадцатом ударе с меня уже лился пот, падая на бездыханное тело. Край уже давно не шевелился. Я хотел разглядеть его лицо, дабы насладиться тем, что он умер с ужасом на лице, но… всматриваться было не во что. У Края больше не было лица. Одно сплошное мясо.
Наконец я остановился, тяжело дыша, и бросил вазу на пол. Я глубоко дышал, глядя на содеянное, пламя понемногу угасало.
Тот, кто убил моих друзей, лежал, погруженный в собственную кровь и нечистоты, безликий, словно демон, которым пугали детей родители. Его жизньсила – маленькая светящаяся бусина, вытекшая из груди, - висела над телом, а затем улетела вверх, просочившись сквозь потолок. Теперь я мог не сомневаться, что Край мертв. Я должен был ликовать, но…
Вместо этого я почувствовал дикую тошноту, и меня вырвало прямо на тело. Меня обуял страх, и, опорожнив желудок, я упал на колени перед кроватью, только тогда осознав, что наделал.
В тот день я впервые убил человека. Наверное, нет более страшного чувства, чем когда забираешь чужую жизнь.
Однако самое ужасное в том, что когда убийство входит в привычку, это чувство безысходности пропадает. И ты забираешь жизни людей просто, как будто готовишь салат или запрягаешь лошадь.
Но тогда это было впервые. Не знаю, сколько времени я просидел так на полу. Я пытался привести мысли в порядок, но ничего не получалось, - в голове была каша, мысли метались в разные стороны. И все же одна из них смогла побороть этот хаос, что был в моем разуме, и ясно предстала пред моим сознанием.
Я понял, что совершив это, стал ничем не лучше Края. Такой же мстительный убийца. Такой же монстр…
Я посмотрел на свои руки – все в крови, как и одежда…
Я зарыдал, уткнувшись в свои окровавленные руки. Сидя возле изуродованного тела. На красном от крови полу.
В таком состоянии меня и нашел Арделин. Я даже не повернулся, когда дверь в палату открылась. Сонный и пахнущий крепким вином старший магистр что-то сказал, но я не услышал. Затем он метнулся в коридор, взял масляную лампу со стены, и быстрыми шагами подошел ко мне; свет лампы озарил комнату.
Я не видел его лица, - но знаю, что на нем был ужас. Это подтверждалось тихими, но полными отчаяния и ужаса словами:
- Да помилуют нас боги…
Затем Арделин, шагнув назад, уронил лампу на пол. И комната вновь погрузилась во тьму.
Как и моя жизнь.