“Прощание”
Не знаю, сколько времени я провел в самой глубокой камере Ям, - думаю, что не много. Но этого хватило, дабы мне казалось, что я нахожусь там вечно. Вначале, когда Арделин привел меня туда, я не обращал внимания на тьму. Потом стал немного бояться. Но через время я уже начал считать себя порождением той кромешной тьмы, что окружала меня, и была везде, куда ни глянь.
Жуткое было время. Возможно, я находился на грани помешательства. За последнее время мой разум перенес слишком много переживаний и потрясений, а расправа над Краем стала последней каплей.
Так что я знал: если поддамся размышлениям – свихнусь окончательно. Поэтому я просто сидел на земле в своей камере, прислонившись лбом к холодным прутьям решетки. Я не думал ни о чем. Как я уже говорил, после вспышки пламени внутри меня часто оставалась выжженная земля, которая только через время оживала вновь. Такова была моя сущность.
В какой-то момент в мое царство тьмы ворвалось ярчайшее пламя; послышался скрип отворившейся двери. Закрыв глаза рукой, я отвернулся от источника света, и уполз в дальний и самый темный угол камеры.
- Элорин, - позвал меня ласковый и такой знакомый голос.
Я убрал руку, щурясь от света. Это оказался Орителин с факелом в руках. Гармоник поставил светило в специальное отверстие в стене, а потом просто уселся на землю возле решетки, глядя на меня своими живыми, но теперь полными жалости глазами.
- Элорин, - вновь позвал он меня. – Это я. Не бойся. Давай поговорим.
Думаю, я смотрел на него достаточно долго, словно пытаясь осознать, кто это. Мой разум был словно одеревенелый, мысли путались, перед глазами я видел свои руки… в крови.
Но я смог побороть эти мысли. По большей части именно из-за Орителина. Кого я обманываю? Только из-за него! В тот момент просветления в окружающей тьме и тьме моего разума я вспомнил, кто такой Орителин: мой учитель, мой друг, мой спаситель. От осознания этого мне вдруг стало легче, - так чувствуешь себя, когда в трудное время ощущаешь луч надежды в сердце. И я, тряхнув головой, на коленях подполз к гармонику, так что нас отделяла только решетка.
- Я… я убил его, - прошептал я, не осмеливаясь поднять глаз. Я боялся увидеть в глазах гармоника осуждения. Я боялся лишиться последнего пристанища света в этом царстве абсолютной тьмы. – Забил вазой, так что мои руки… и я сам…
Я не смог продолжить. Просто не мог. Сжав кулаки, я поднял глаза, ожидая увидеть во взгляде гармоника разочарование, но увидел… надежду. Не знаю, как это объяснить, но тогда я увидел в его серых глазах свет надежды.
- Я знаю, мой друг, - спокойно произнес Орителин. – Мне рассказали, как только я вернулся.
- И вы… ненавидите меня, правда? Как и все. Хотя, нет, вы – в особенности. – Мой голос дрожал. – Я не оправдал ваших надежд…
- Элорин, - перебил меня гармоник, и своей ладонью накрыл тот же прут, за который держался и я, - успокойся. Вдохни и глубоко выдохни. А затем расскажи мне все.
Я сделал, как он велел. Вдохнул – глубоко выдохнул. Постарался все вспомнить и ничего не забыть. Хотя… как забудешь такое?
Затем я начал рассказ. Слово за словом я извлекал из своей памяти, складывая их в повествование о том ужасном дне, когда Край наведался ко мне в палату, и когда рассказал о своем ужасном плане мести.
Вывернув свою память наизнанку, я рассказал все, что смог вспомнить. Орителин не перебил ни разу, и даже после того, как я замолчал, он еще долго изучал меня своими живыми глазами.
- Вы мне не верите? – наконец нарушил я тишину.
Орителин ответил лишь спустя несколько ударов сердца.
- Верю, мой друг. Каждому слову – верю. Но… - он глубоко вздохнул и провел ладонью по лицу, - но для Совета этого, конечно, будет недостаточно. И Аристион… очень жесткий человек, к тому же имеющий власть в Сенате.
- Он имеет влияние на линдгарийский Совет?
Орителин пожал плечами.
- Раньше – не имел бы, но нужно помнить, что сейчас нет отдельной Элании и отдельной Линдгарии. Есть эонийская Гегемония, и Аристион, как член Сената, конечно, может участвовать в делах Совета… – Он запнулся покачал головой. – Не думаю, что сейчас время для лекций… я… я просто хочу сказать, Элорин, что тебе нужно готовиться к тому, что жизнь станет тяжелее. И за пределами Академии будет все совершенно по-другому, даже если… - гармоник не договорил и резко отвел взгляд.
Я понимал, что он хотел сказать. Орителин хотел сказать, что все будет сложнее, даже если Совет решит оставить меня в живых. А это было почти невозможно. За преднамеренное – и к тому же зверское – убийство было установлено четкое наказание: смерть. Разница заключалось только в том, какой она будет для заключенного: быстрой и легкой, либо долгой и мучительной. И можно было не сомневаться, что отец Края сделает все, чтобы мое наказание было самым тяжелым.