– Да бросай же, наконец! – вскричал буканьер задыхающимся голосом, в глазах его была смертная тоска.
– Братья, – заговорил Медвежонок все с тем же хладнокровием, – это суд Божий. Чтоб доказать, что человек этот безвозвратно осужден Божественным правосудием, я не прикоснусь к стакану… Один из вас бросит кости вместо меня.
– Не я! – вскричал Монбар. – Зачем испытывать терпение Всевышнего!
– Ошибаешься, брат, напротив. Этим воочию будет доказано Его могущество и правосудие. Бери кости и бросай.
– Клянусь честью, я не сделаю этого!
– Прошу тебя, брат.
Монбар колебался.
– Да бросай же кости, или ты трусишь? – повторял безотчетно Пальник. Он сжался, точно тигр, готовый прыгнуть на добычу. Руки его судорожно вцепились в край стола, а взгляд был дик и неподвижен.
Медвежонок почти насильно вложил стакан с игральными костями в руку Монбара.
– Бросай, не бойся, – сказал он.
– Да простит мне Господь! – пробормотал Монбар и, отвернувшись, бросил кости.
В ту же минуту раздался пронзительный, нечеловеческий крик, чья-то рука внезапно дернула Медвежонка назад, грянул выстрел, и пуля со зловещим свистом засела в потолочной балке.
Все это совершилось очень быстро, крик отделяло от выстрела всего лишь мгновение.
Столь неожиданный поворот дела поверг флибустьеров в оцепенение. Когда они опомнились, то увидели буканьера уже поваленным на стол. Могучая рука Красавца Лорана удерживала Пальника, несмотря на его сопротивление. В судорожно сжатых пальцах буканьера все увидели дымящийся пистолет. На каждой из упавших костей оказалось по шести очков.
К счастью, Медвежонка охраняли. Пленница-испанка храбро отдернула его назад, невзирая на риск сделаться жертвой своей преданности. А Красавец Лоран, внимательно следивший за каждым движением Пальника, отвел дуло пистолета.
Монбар сделал знак, требуя тишины.
– Вы все были свидетелями того, что произошло, братья, – сказал он.
– Да, да! – закричали флибустьеры в один голос.
– Стало быть, вы признаете вместе со мной, что мы имеем право судить убийцу?
– Разумеется, – ответил за всех Дрейф, – его надо судить, и немедленно.
– Хорошо, братья. К чему же вы присуждаете этого человека после столь гнусного покушения?
– К смерти! – единодушно отозвались присутствующие.
– Таков ваш окончательный приговор?
– Да! – опять вскричали в один голос Береговые братья.
– Так приготовьте лодку, чтобы отвезти негодяя на Акулий утес.
Несколько человек побежали исполнять приказание.
Напрасно упрашивал Медвежонок, чтобы несчастному по крайней мере дозволено было застрелиться: флибустьеры остались неумолимы.
Через несколько минут крепко связанного Пальника перенесли в лодку, которая отплыла от Пор-Марго, неся на борту караул из десяти флибустьеров с Монбаром во главе: он хотел сам привести приговор в исполнение.
А приговор был ужасен.
Акулий утес, находящийся в открытом море в шести лье от берега, выступал на несколько футов над поверхностью воды, но волны полностью накрывали его во время прилива.
Человека, осужденного неумолимым, но справедливым судом флибустьеров, бросали без оружия и без пищи на скале, где он должен был ожидать смерти в жестоких мучениях, душевных и телесных.
Вот какая участь была уготована Пальнику.
За час до восхода солнца, когда начинался прилив, к пристани причалила лодка. Монбар и его товарищи вышли на берег с холодным спокойствием людей, исполнивших свой долг.
Судя по всему, к этому времени буканьер уже завершил свой земной путь.
Глава III
Каким образом капитан Железная Голова употребил богатство, выигранное у прежнего хозяина
Роковая, но давно ожидаемая развязка странной партии между двумя непримиримыми врагами оказала потрясающее воздействие на толпу, собравшуюся в гостинице «Сорванный якорь». Береговые братья, еще минуту назад с жадным любопытством следившие за рискованными перипетиями страшной игры, теперь взирали на капитана с робким удивлением.
Д’Ожерон, губернатор Тортуги и французских владений на Санто-Доминго, вошел в залу, раскланиваясь с присутствующими, которые почтительно снимали перед ним шляпы, и сел посреди предводителей флибустьеров.
Бертран д’Ожерон был человек широкой души и замечательного ума. Он задался опасной, почти недосягаемой целью возвращения в лоно большой человеческой семьи взбунтовавшихся детей, отличавшихся пылкостью нрава и жаждой свободы. Свое призвание он исполнял с редким самоотвержением.