Я разделяю ваше мнение, что о буканьерах и флибустьерах XVII века мало что известно или, что еще хуже, представления о них искажены.
Эпитетами «флибустьер» и «буканьер» ныне награждают грабителей, убийц, разбойников.
Однако не может быть ничего более ошибочного: флибустьеры скорее походили на портсмутских пилигримов. Подобно последним, они искали свободы совести и требовали свободных законов. И еще они стремились к свободе на морях, свободе торговли и к уничтожению ненавистного владычества испанцев, почти повсеместного в Новом Свете.
Флибустьеры были свободные мыслители и действительно свободные люди.
Франция обязана им лучшими своими колониями, Испания – утратой своего могущества.
Зло, содеянное ими, забыто, добро – осталось. Франция воспользовалась ими, заклеймив их кличкой пиратов, тогда как прежде вела с ними переговоры, признавала их право на существование и даже оказывала им покровительство.
Это последнее оскорбление естественно вытекало из ее неблагодарности за так великодушно оказанные ими громадные услуги, которые ей следовало бы вознаградить.
Вы видите, любезный мой соотечественник, что я не забыл ничего из наших коротких бесед о флибустьерах и, повторю, вполне разделяю ваш взгляд на них.
Примите в память о приятных часах, которые мы провели вместе, и в знак моего искреннего к вам расположения прилагаемую рукопись. Вся она принадлежит перу моего прадеда и представляет собой нечто вроде дневника, на страницах которого он ежедневно отмечал сведения, поистине драгоценные, не только о себе самом, но также и о некоторых самых известных своих товарищах.
С какой целью мой прадед вел сей дневник, я не знаю. Быть может, он собирался писать историю флибустьерства. Но если это и было первоначальным его намерением, он, без сомнения, отказался от него: я не нашел в архивах нашего дома ничего, что указывало бы на подобный факт даже косвенным образом.
Я поспешил развернуть рукопись. Дневник был написан на пергаменте, и древность его не вызывала сомнений: выцветшие чернила, форма букв, правописание – все доказывало, что сей документ действительно относится ко второй половине XVII столетия.
На первом листе стояло:
Заметки о некоторых самых замечательных авантюристах с островов Санто-Доминго и Тортуга, оставленные авантюристом Медвежонком Железная Голова с лета от P. X. 1650 до 1690 включительно.
Все же граф, уже отпустив меня, решил полностью удовлетворить мое любопытство. И я, чувствуя себя благодарным ему до глубины души, немедленно принялся за чтение, оторвавшись от рукописи, лишь дойдя до последней страницы. Потом я тщательно спрятал драгоценную рукопись.
…Прошло несколько лет. Множество событий, сменявшихся одно другим, заставили меня позабыть о прощальном даре графа. Однако несколько месяцев тому назад рукопись попалась мне на глаза, когда я искал какую-то книгу в своей библиотеке. И я перечитал ее даже с еще большим удовольствием, чем некогда на корабле. Тотчас по прочтении я положил рукопись перед собой и твердо вознамерился в самом скором времени подготовить ее для публикации.
И теперь эту рукопись я представляю читателю в собственном изложении. Ему судить, прав ли я был, когда извлек ее из забвения. Я и не думал несколько лет назад, когда случай привел меня на остров Сент-Кристофер, что в этом почти никому не ведомом уголке мира меня ожидает такая удача.
А теперь, как говорят испанцы, простите автору его ошибки.
Глава I
В которой автор встречается с капитаном Медвежонком Железная Голова
В пятницу, 13 сентября 16… года, в восьмом часу вечера светящаяся огнями гостиница «Сорванный якорь», расположенная на самом берегу гавани Пор-Марго и ставшая привычным местом сборищ флибустьеров и буканьеров с Тортуги и Санто-Доминго, пылала среди темной ночи, как горнило печи, и шум от криков, хохота, пения и звона бьющейся посуды несся из раскрытых навстречу свежему морскому ветру окон.
Обыватели – буканьеры, флибустьеры, вербованные работники, женщины, дети и даже старики – с любопытством толпились возле гостиницы, не обращая внимания на тарелки, стаканы и бутылки, то и дело летевшие в их сторону из окон, и весело примешивали свои возгласы к неистовому шуму, производимому тремя десятками пирующих за громадным круглым столом в большой зале.