– А куда же я могу поступить? Думаю, все факультеты будут нарасхват.
– От тебя ничего не скроешь. Я уже звонила. Если все сложится удачно, то управление ресторанным бизнесом у нас в кармане.
Моника потянулась к матери и изо всех сил прижала к себе. Губы она приложила к ее уху и прошептала:
– Спасибо, спасибо, спасибо!
Благодарность она завершила поцелуем в щеку. Оливия приобняла дочь в ответ, медленно опустила ее снова на кровать и укрыла.
– Давай тогда дождемся завтра. Не торопи время, а терпение у нас что?
– Вознаграждается!
– Правильно. – Оливия поцеловала дочь на ночь. – Спокойной ночи.
Затем она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
Пока Моника укладывалась на бок и прижимала к груди теплое одеяло, Оливия прошла в спальню, которая хранила память о множестве страстных и романтичных ночей. Не меньше счастья приносили маленькие Моника с Эдди, часто прибегавшие переждать грозу в кровати мамы и папы. Оливия приняла прохладный душ и, облачившись в ночные шорты и майку, легла на кровать и вмиг провалилась в сон.
Последний бодрствующий в доме человек прошел в гостиную и, разместившись в старом кресле, включил телевизор. Свое внимание он остановил на документальном фильме о Второй мировой войне и, сам того не заметив, тоже погрузился в сон.
Пока семейство Кастеров видело сны, в доме проснулось нечто иное – безобразная масса очнулась в комнате Эдди. Сгусток отвратительной плоти, каждое движение которого сопровождалось звуком, напоминающим чавканье от смакующего плоть монстра. Каждый новый всхлип рождал из массы новую склизкую конечность алого цвета. Существо трансформировалось раз за разом, перетекая из одной формы в другую. Оно двигалось и тянуло за собой свой дом – небольшой сундук, на гравировке которого засияли древние символы. Каждый новый кусок мяса перерастал из небольшого отростка в новую желейную конечность и, цепляясь ими за пол, переносил сундук из комнаты спящего Эдди.
Каждое движение накладывало отпечаток на все вокруг. Воздух становился густым и удушающим, свет терял частицы и становился бледным, сам дом словно отравлял свою атмосферу, проникая в сны своих обитателей.
Первым был Эдди. Гул барабанов вернулся. Картинки сна стали стремительно проноситься перед ним. Теперь он не ночной летчик – он свидетель. Перед его глазами ярко вспыхивал свет, раз за разом озаряя одну и ту же картинку: чья-то рука сжимает нож с блестящим и острым лезвием, и она все ближе.
Масса, выползая из комнаты Эдди, отростком кинулась на шкаф с комиксами, который чуть было не упал. Существо быстро ощутило в предмете ненадежность и отцепилось от шкафа, прилипнув к стенке, а шкаф тяжело встал на место, заставив комиксы внутри подпрыгнуть. Выбравшись из комнаты, желейная плоть потянулась щупальцами к лестнице на первый этаж.
Затем настал черед Моники. Сквозь сон она чувствовала, как каждая частичка ее тела, каждый сустав утопал в реке боли. Движение полоскало чувства, как опасная бритва поражает чувствительную кожу.
На каждой ступени сундук то и дело падал на влажную и эластичную форму кровавого существа. Масса из плоти и крови вцепилась отростками в стенки сундука, не давая ему кубарем покатиться вниз. Преодолев лестницу, сгусток пополз по коридору.
Оливия тонула в океане пресной воды. Она без конца вливала себе в глотку живительную жидкость, основу всех основ, то, что дает жизнь, и ей казалось, что жажда никогда не кончится.
Новые отростки прилипли к ручке двери, ведущей в подвал. С чмокающими звуками конечности отворили проход вниз. Масса протащила себя вместе с сундуком внутрь и так же, как и ранее, преодолела путь по лестнице вниз, пока не оказалась на бетонном полу подвала.
Джеймс… Ему было хорошо. Это был вовсе не кошмар. Он стоял перед волшебной печью, из которой стремилось вырваться жгучее пламя. Мужчина с довольным видом закидывал в огонь каждого члена своей семьи. Он получал от этого удовольствие. Его семья выстроилась бесконечной очередью из своих двойников, и каждая жертва заставляла разгораться печь все жарче. Но самое приятное – не это жертвоприношение. Приз – вот цель этого безумного сожжения. С другой стороны печи выезжал конвейер. Каждая смерть в пламени конвертировалась в пачки новеньких банкнот. Свежие, еще теплые деньги – вот результат его жертв. Джеймс улыбался. Его улыбка отражалась на сверкающей пластине приборной панели печи. Он всего раз увидел свое отражение. Безумное лицо, изуродованное сочащимися гноем ранами. Это было лицо настоящего Джеймса. Он так любит тепло. Тепло своих денег.
Нагромождение плоти двигалось в сторону дальней стены подвала. Издав последний громкий отвратительный звук, сгусток будто обрадовался новому месту и за несколько секунд скрылся из виду, просочившись обратно в свой дом.