Андре жалел сейчас, что он не художник - тогда он мог бы запечатлеть на холсте прекрасную картину, открывшуюся перед ним.
Два пестрых длиннохвостых попугая подлетели к маленьким птичкам, сияющим золотисто-желтым оперением.
Сначала они порхали над головой у монахини, а потом опустились прямо к ней на руки, отталкивая сидевших там птичек, пытаясь склевать кукурузные зерна или другой корм, который был у нее в ладонях.
Девушка звонко и весело рассмеялась.
- Вы слишком жадные и невоспитанные! - воскликнула она. - Вы должны добывать себе пищу на земле.
Она рассыпала у своих ног зерно, которое достала из сумочки, стоявшей рядом, и оба попугая тут же, нисколько не боясь, слетели вниз и принялись клевать; к ним присоединилось несколько других птичек поменьше.
Услышав ее речь, Андре удивился. Монахиня говорила на прекрасном, чистейшем французском языке; в словах, которые она произнесла тихим, ласковым голосом, не было ни малейшего акцента.
Она насыпала в ладони еще немножко зерна и протянула их перед собой; маленькие птички, на мгновение вспугнутые нахальными попугаями, тут же вернулись.
Три уселись на одну ее руку и четыре - на другую.
Она смотрела на них с улыбкой, придававшей еще большую прелесть ее очаровательному личику.
Андре чувствовал непреодолимое желание заговорить с ней, расспросить, узнать, кто она, он не мог больше оставаться в своем укрытии и, забыв об осторожности, вышел из-за кустов.
Он не успел сделать и двух шагов, как птицы, первыми заметившие его присутствие, разом вспорхнули с ладоней девушки и, словно светлое облачко, поднялись вверх, исчезнув в ветвях деревьев.
Какое-то мгновение юная монахиня с удивлением смотрела им вслед, не понимая, что произошло.
Потом она повернулась и увидела Андре. Она замерла, не в силах пошевельнуться, точно окаменев. Затем Андре увидел, как на лице ее появилось выражение ужаса, и с легким криком, выдавшим ее страх, она вскочила на ноги.
- О нет, мадемуазель, пожалуйста, не уходите! - воскликнул Андре, но было поздно.
Юная монахиня бежала от него прочь; она мчалась удивительно легко и быстро - Андре даже представить себе не мог, что она способна так быстро бегать; фигура ее уже исчезала между деревьями.
Ее белое платье мелькало в просветах между ветвями все дальше и дальше, и наконец, когда Андре подошел к тому месту, где сидела девушка, след ее простыл.
- Проклятье! - выругался Андре. - Я вовсе не хотел напугать ее.
Проклиная себя, крайне раздосадованный тем, что упустил возможность поговорить с монахиней, Андре понимал в то же время, что в ее испуге и неожиданном бегстве не было ничего удивительного.
Для нее ведь он был не белым мужчиной, который хочет подойти, чтобы побеседовать с белой женщиной, а мулатом, да к тому же еще и довольно темным.
"Я совершенно забыл об этом, - печально размышлял он. - Конечно, она ведь сидела здесь совсем одна, и ей, должно быть, известно, как обращались с белыми женщинами на Гаити во время революции, так что она не могла не испугаться, она должна была просто прийти в ужас, увидев меня!"
Андре вспомнил, какой неподдельный страх был написан на ее нежном, почти детском личике; и все же даже в тот момент девушка была несказанно прекрасна.
"Я должен найти ее", - сказал себе Андре. Тут его осенило: если он видел одну монахиню, значит, должны быть и другие, а раз здесь есть монахини, то, очевидно, где-то поблизости должна быть церковь или монастырь.
Это было именно то, что он искал. Он сделал еще один шаг на пути к сокровищу, которое его дядя спрятал в доме Божьем, доверив покровительству Господа.
Было бы ошибкой, решил Андре, немедленно следовать за монахиней; он подумал также, что неплохо бы сообщить Тома о том, что он собирается делать.
Андре вернулся в дом. Не прошло и получаса, как появился Тома.
И сам негр, и его лошадь были нагружены покупками, среди которых самыми неожиданными были четыре живых курицы и петух.
При виде их Андре улыбнулся.
- Полагаю, ты приобрел их, надеясь, что они будут нести нам яйца.
- Не будут нестись - съедим, - логично и кратко ответил Тома.
На поразительно малую сумму денег ему удалось купить не только все необходимые продукты, но и бечевку, молоток и гвозди, а кроме того, различные кухонные принадлежности и посуду: тарелки, чашки, кофейник и большой нож.
Такие ножи гаитяне используют для рубки сахарного тростника; это было острое, опасное оружие.
Видно было, что негр очень доволен своими приобретениями, и Андре, радуясь тому, что не стал вмешиваться и оставил все хозяйственные дела на его усмотрение, улыбнулся:
- Если мы задержимся здесь на некоторое время, думаю, тебе понадобится еще немало вещей.
- Начинают с малого, - ответил Тома. На это нечего было возразить, и Андре, горевший нетерпением задать ряд вопросов, начал:
- Ты не знаешь, здесь есть поблизости какой-нибудь монастырь? - Сообразив, что негр может его не понять, он продолжал:
- Монахини. Я видел в лесу монахиню.
- Пришла из церкви, - сказал Тома, указывая в том направлении, куда убежала девушка, затем добавил:
- Церковь - там.
- Тогда я поеду, взгляну на нее, - предупредил Андре. - Ты оседлаешь мне лошадь?
Он почувствовал, что Тома хочет что-то возразить, удержать его, уговаривая, что не стоит этого делать, но Андре твердо решил ехать, и негр, будто догадавшись об этом, не сказал ни слова.
Он просто вывел из конюшни оседланную лошадь, и Андре, повязав галстук и опустив рукава рубашки, вскочил на нее.
Солнце жгло уже немилосердно, поэтому Андре надел шляпу, но пиджак надевать не стал.
Он поехал по заросшей травой и мхом дорожке, направляясь в ту сторону, куда убежала от него прелестная монахиня.
Далее нужно было подняться на небольшой холм, а затем шла тропинка, которую Андре обнаружил еще раньше.
Ехать приходилось медленно, так как длинные ветки нависали над дорогой, угрожая сорвать шляпу с головы всадника.
Нужно было то и дело объезжать или перескакивать через стволы деревьев, поваленных бурей или отживших свой век и упавших поперек тропинки.
Вскоре, даже раньше, чем он ожидал, Андре увидел то, ради чего приехал сюда: строение, которое не могло быть ничем иным, как только церковью.
Она стояла на небольшом возвышении среди деревьев, окруженная скоплением полуразвалившихся земляных хижин, с которых уже давным-давно слетели их тростниковые крыши.
Старая каменная церковь была построена, как решил Андре, гораздо раньше, чем дом его дяди; ее стены были сплошь увиты стеблями вьющихся растений, чья зелень сливалась с зеленью росших вокруг деревьев.
Однако на крыше ясно просматривался остроконечный шпиль, может быть, не такой высокий, как раньше; сама же крыша, прохудившаяся во многих местах, была залатана неровными кусками дерева, прижатыми для прочности большими камнями.
Все это, конечно, лишало церковь некоторого необходимого ей ореола святости, однако сомневаться было нельзя - это было именно то, что искал Андре.
Вероятно, именно потому, что церковь такая старая, что она простояла здесь, должно быть, лет сто, если не больше, его дядя выбрал место для собственного дома неподалеку от нее.
Он жалел теперь, как уже не раз жалел за время своего путешествия в Америку, а оттуда - на Гаити, что не читал тех писем, которые так часто приходили от его дяди, еще когда они жили во Франции.
Естественно, все они там и остались, когда их семье пришлось во время революции эмигрировать в Англию.