Ел. Багряна
Нам известно, что не Хромоногий, а Павлик был тот человек, который проник в центральную станцию. Его увидел в телевизор профессор Иванов.
Но кто же такой этот Павлик? — спрашивали себя двое ученых, когда сойдя с вертолёта, они обошли помещения и нашли, в конце концов, оставленную им записочку. Что он здесь искал? И почему он скрылся?
Остановившись у ворот ангара, куда они поставили вертолёт, оба громко разговаривали, не подозревая, что мальчики их подслушивают.
— Хромоногий становится опасен для экспедиции! — сказал со вздохом профессор Мартинов. Сперва я думал, что его чудаковатые скитания по скалам — обычные повадки кладоискателя. Но после нашего появления кладоискательская жадность стала у него острой до болезненности. Со дня на день он всё больше нас ненавидит, думая, что мы отнимем у него сокровище, которое он здесь подозревал.
— А почему бы и не признать, что здесь вправду есть какое-то сокровище. В наших горах происходили такие удивительные события, сюда приходили завоеватели, здесь бродили повстанцы, бесчинствовали шайки разбойников, четы гайдуков исходили горы и долы. Наше государство попало под турецкое иго, попало и в духовное подчинение грекам, а ведь известно всему миру, что до этой национальной катастрофы у нашего народа была своя письменность, была культурная жизнь, среди него появлялись социальные движения, и всё это так вдруг не могло исчезнуть. В нашей земле есть скрытые национальные ценности, которых мы ещё не знаем, которые мы должны открыть. Отчего не предположить, что ему что-то известно. Лучше будет выслушать его, понять его мысли.
— Он убегает от нас. Он дик как зверь. Ночью бродит как шакал и днём тоже нет от него покоя. Будто подстерегает тебя за каждой скалой.
— Надо заговорить с ним его языком, приручить его.
— Были, коллега, и такие, которые пробовали с ним говорить его языком. К сожалению, так заговорили, что стали хуже его самого, потому что мы возложили на них задания, потому что мы рассчитываем на них, — вздохнул профессор Мартинов.
— Я не досидел до конца совещания. Мне не хотелось слушать этого Петрова. Вы сейчас его имеете в виду?
— Да-а. Его. С ним Хромоногий успел поговорить по-своему. Это свидетельствует о его хитрости. Да, да, он вовсе не глуп. Он понимает психологию людей. Вот, он понял слабости Петрова, сумел водкой склонить его к тому, чего, может быть, и добивался. Да, ему это удалось. Ему удалось заставить Петрова думать не о своей прямой задаче, а о других делах. Он сумел даже забросить удочку, на которую наш пьяница геолог поймался — подкинул ему эту рудную пробу, вероятно с объяснением, будто нашёл её где-то в горах, на другом краю. Нет, об этом пока нечего говорить, в этом я ещё не убеждён. Впрочем, я жду, чтобы Петров сам мне объяснил.
— Вы верите, что он вразумится и заговорит с вами?
— Если я правильно понимаю людей, коллега, — а я долго их изучал, хотя это и не входило в мои научные задачи, — то надо думать, что Петров придёт ко мне и всё мне расскажет. Впрочем… профессор призадумался… — Если с ним ничего не случится.
— Чего вы опасаетесь?
— Оставьте, оставьте, — тяжело вздохнул профессор Мартинов. — Но давайте войдём в виллу и посмотрим подробнее, причинило ли это внезапное посещение какой-нибудь вред.
— Действительно, странное посещение, — рассмеялся Иванов.
Когда калитка виллы хлопнула, Павлик нетерпеливо выбежал из своего укрытия. Он перескочил через ограду и оказался перед вертолётом. Такое счастье ему и не снилось. Можно было рукой пощупать летательный аппарат, даже влезть по лесенке, которая не была убрана.
Белобрысик в свою очередь сделал то же. Глаза у обоих радостно сверкали.
— Знаешь что, Саша? Заберёмся внутрь и спрячемся! Что ты на это скажешь?
— Ты с ума сошёл? — прошептал Саша. — А если они вернутся и захотят опять полететь?
— Тогда мы честно признаемся во всём и даже… знаешь что… поможем им. Расскажем им про Хромоногого. Они нас простят, и всё тут.
— А не страшно ли там внутри?
— Дурень! Чего там страшного? Ты забываешь, что я закончил кружок по авиамоделизму. Да я могу быть пилотом! Ничего нет страшного. Лезь наверх!
Павлик полез по лестничке. Саша быстро последовал за ним.
В вертолёте, конечно, им было очень интересно. Там столько оказалось разных лампочек, рычагов, измерительных приспособлений, что оба уселись и наперерыв старались ко всему прикоснуться.
— Да, вот это так приключение! — прошептал Белобрысик. — Будь у нас такой вертолёт там, у деда Чуда, а?
— Просто сказка! — восхищённо ответил Павлик. — Это должно быть педали — продолжал он, указывая на металлические плитки в ногах у пилота.
Павлик уселся на сиденье пилота, удобно расставил ноги, поставил их на педали.
— Вот так должны быть расположены ноги пилота. — Говоря это, Павлик облокотился на спинку кресла и так самоуверенно поглядел на небо, видневшееся через открытую дверцу, будто хотел тут же понестись в его синеву.
— А вот этим рулём, — продолжал он, — пилот обыкновенного самолёта изменяет направление полёта. Если хочет лететь прямо, держит рычаг в прямом положении. Только нажмёт правой ногой, вертикальный руль склоняется вправо. Тогда весь хвост самолёта тоже перемещается вправо, и самолёт поворачивает в этом направлении.
— Но как, почему? Будь это на земле, колёса повернут его вправо, но тут?
— Здесь — воздух. Воздушная струя, которая обтекает самолёт. А вот этот рычаг, я думаю, для горизонтального руля. Так оно у самолётов с крыльями. Пилот держит рычаг вот так, правой рукой. Если притянешь рычаг к себе, руль подымается кверху, струя воздуха нажимает на хвост книзу, а нос самолёта подымается вверх, и самолёт набирает высоту. Если нажать на рычаг вниз, самолёт тоже нагибается книзу и начинает снижаться. Но вот как оно у этих бескрылых жуков, не знаю, — рассмеялся Павлик.
В этот миг снаружи послышался шум. Оба невольно свернулись на дне вертолёта. Профессора снова вышли из дома и разговаривали между собой. Павлик поднялся, чтобы посмотреть на них, в то же мгновение мотор вертолёта загремел, бурно заработал на полном газе, винт с воем и визгом разорвал воздух и всё тело вертолёта затряслось в неудержимых порывах.
То ли Павлик, вставая, задел за что-то, то ли Белобрысик что-то сдвинул, прячась под рулём, но они вдруг оказались в беспомощном положении.
Павлик кинулся к аппаратам управления, ища, как затушить мотор. От его движения или сам по себе, вертолёт двинулся вперёд, а его винт ударился в большие деревянные ворота с такой силой, что щепки от ворот полетели во все стороны. Тут раздался чей-то страшный крик, такой сильный, что был слышен даже сквозь шум гремящего мотора. Удары несущего винта о какую-то другую преграду заставили вертолёт задрожать и, наконец, собрав силы, он стал смешно подскакивать, будто испуганный аист. Потом он тяжело отделился от земли и начал набирать высоту и скорость.
Павлик на секунду увидел испуганные до смерти лица ученых, их отчаянные жесты, нервные непонятные выкрики. Они кинулись к вертолёту, но тот уже успел подняться до крыши дома, потом сел на верх дымовой трубы, а через несколько секунд вилла из вертолёта казалась уже маленьким пятнышком, а испуганные люди вокруг неё суетящимися муравьями. Лес сверху похож был на волнующееся зелёное море. Размеры его не казались больше такими внушительными. Елки самой головокружительной высоты представлялись просто как шероховатости зелёного ковра, простёртого по бескрайней земле. Вместо лесов или полей виднелся хаос жёлтых, зелёных, чёрных или белесых пятен. Даже Рильские горы, там, на северо-западе, со своими недоступными вершинами, уходящими в тучи, выглядели хотя всё ещё и величественными, но побеждёнными.
Вертолёт подымался всё выше, отклоняясь в своём полёте вправо, к резким, остро очерченным пропастям и осыпям около Чёртовых Берлог.