В палатках молодёжного лагеря замолк смех и разговоры, светились керосино-калильные лампы и как жёлтые глаза дракона уставились в лицо разъярившейся буре. Наступил один из тех моментов, когда сердце содрогается от мощи стихий.
Неожиданно среди грохота грозы раздались звуки флейты. Сначала голос её прозвучал как жалобный плач ребёнка, испуганного раскатами грома, но постепенно успокоился и нежной лаской пригрел сердца, оживил их, вывел из оцепенения. Послышались голоса, которые дерзко и вызывающе стали вторить шуму стихии. Эта смелость заразила и других подростков, лагерь оживился, буря не могла совладать с напором смелых сердец, сломить их своей оглушительной силой. Смелость так же заразительна как смех или страх.
Играл на флейте Белобрысик. Это знали все, и во многих палатках полотнища приподнимались, чтобы в жёлтом белесом свете, прорезывающем мрак, посмотреть, что делается там, на «голубятне».
Палатка Павлика и Саши, так называемая «голубятня», была разбита на самом краю лагеря, на опушке леса. По сравнению с остальными палатками, рассчитанными на десять человек, она казалась лилипутом. Мальчики привезли её с собой из горного посёлка. Сначала остальные ребята издевались над ними.
— Эй, вы, не захватили ли вы с собою и ватные одеяла?
Но это продолжалось недолго. Впоследствии, когда палатка всё же осталась, её в шутку назвали «голубятней».
Павлик и Сашок мужественно выдерживали несколько дней насмешки своих товарищей по лагерю, и остались непреклонными в своём решении жить в собственной палатке. В конце концов, «голубятня» была допущена в число лагерных палаток, раз она уже принесена. Дело же было в том, что её получили в награду от родного городка, с условием, что её владельцы будут жить в ней во время курсов, организованных Академией наук для молодых людей, отличившихся в некоторых областях знания. Провожая её обитателей, старый учитель, дедушка Чудо, сказал им: «Возьмите её с собой. Вы будете жить в горах. Не привыкайте рассчитывать на других. И кроме того, пусть там увидят, как мы заботимся о наших отличниках». А для мальчиков слова дедушки Чуда были законом.
Молнии, прорезавшие темноту ночи, временами озаряли внутренность палатки, и это позволяло обоим приятелям обмениваться многозначительными взглядами. В один из таких моментов, Сашок прервал игру, подсел к Павлику и положил ему руку на плечо.
— Как ты думаешь, Павлик? Видишь, как опять припустило. Ну, как? Пойдём?
— Надо! — лаконично и твёрдо ответил Павлик.
— А дождь?
— Перестанет.
— А если не перестанет?
— Тогда он нас вымочит.
Белобрысик замолчал и вернулся на свое место.
Промежуток времени между вспышкой молнии и громом все более удлинялся. Павлик каждый раз считал секунды интервала. Теперь это было для него особенно важно. Он знал, что чем больше проходит секунд, тем значит дальше ушли дождевые тучи. Он не напрасно занимался физикой.
— Скоро пройдёт! — крикнул он замолкшему и забившемуся в угол Белобрысику. — Вот и ветром потянуло. Ты меня слышишь?
— Слышу.
— А знаешь, что у меня все время копошится в мозгу?
— Я всех видов мух не знаю! — ответил Сашок, поражаясь собственному остроумию.
— Ты помнишь тот вечер, когда нас провожали? — не обращая внимания на ответ друга, продолжал Павлик. Помнишь, что рассказывал дедушка Чудо о своём пребывании в Родопах?
— Да, да, вспоминаю, — донесся из мрака тихий голос Белобрысика.
— Ты помнишь, что он тогда упоминал об Орлином Гнезде?
— Верно, верно, что-то говорил! — оживился Сашок.
— Значит, я не ошибаюсь! — громко воскликнул обрадованный Павлик. — Значит, я не ошибаюсь!
В этот миг молния прорезала мрак, и Павлик одним прыжком очутился рядом с приятелем.
— Слушай, — прижимаясь к нему, заговорил он, — ведь об Орлином Гнезде говорилось и в сообщении тайной радиостанции. А эта вершина, как мне помнится из слов дедушки Чуда, находится здесь где-то поблизости.
— Ты что, с ума сошёл? — отстранился от него Белобрысик. — Что ты мне голову морочишь? Никуда я не пойду. Так и знай. Не пойду никогда… Мы же дедушке Чуду, да и друг другу обещали не делать глупостей.
— А в чем дело? Я ещё ничего не сказал.
Наступило неловкое молчание. Как будто каждый давал другому время собраться с мыслями и подумать.
— Хочешь, свяжемся с дедушкой Чудом? — примирительно предложил Павлик.
— Как, сейчас? В это время? — удивился Сашок.
— А почему бы и нет? Сейчас все они там на станции в сборе. Смотрят телевизионную передачу, или слушают рассказы дедушки Чудо, а может быть, переговариваются по радио.
— Пусть он решит, да?
— Нет, ему мы ничего не скажем.
— Идёт. Я согласен! — вскочил Белобрысик. — Думаю, однако, что ему следовало бы сказать.
Оба отправились в Клуб радистов. Дежурные не удивились их приходу и пропустили их беспрепятственно, так как Павлик и Сашок уже не раз вызывали свой родной город. После таких вызовов они долго ещё беседовали о дедушке Чуде, и благодаря их рассказам он скоро стал любимцем всего лагеря.
Дедушка Чудо был старый учитель, давно уже вышедший на пенсию. В городе все его знали под именем Чудака. Кто помоложе, из уважения называл его дедушкой Чудом. Он на это не обижался и иногда даже сам подписывался этим именем.
Никто уже не помнил, когда он появился в городке. Но не было человека в маленьком горном посёлке, который бы его не знал. Он принадлежал к тому старому поколению учителей, которые перенесли в нашу эпоху идеи просветительного века с призывом Руссо: «Назад к природе!» В своей воспитательной работе он исходил из этого принципа. Чудаком он прослыл потому, что имел обыкновение вести учебные занятия вне школьных стен — во дворе или ещё где-нибудь дальше. Но впоследствии за это чудачество все ему были благодарны. Многим поколениям он сумел внушить любовь к природе и привязанность к родной земле. Многим он указал путь в жизни.
Для проведения учебных занятий, Чудак облюбовал небольшую липовую рощу на самом краю города. Там впоследствии городским советом был построен красивый деревянный домик, который передали в пожизненное пользование Чудаку в знак признательности за его заслуги. На этом месте он когда-то учил отцов, а теперь, уже пенсионером, учил молодое поколение. Близких у него не было.
Этот домик обладал для молодёжи большой притягательной силой. В нём Чудак собрал всё то, что вывез из далёких стран, которые объехал в молодости. А на своём веку он поездил немало. Как сам любил выражаться, он «заглянул» в Африку, Австралию, Азию, побывал во всей Европе. Один только американский континент не удостоился чести принимать у себя его беспокойный дух. В домике он, как в музее, разложил образцы прекрасной китайской керамики, древние индийские одежды, африканские позолоченные кинжалы, кусочки камней из развалин Карфаген, Афин, Рима. Тут целые поколения с горящими глазами смотрели на эти заморские редкости, учились смелости, слушая рассказы о приключениях Чудака, воспитывались на идеях красоты и патриотизма.
В тихие летние лунные вечера, под шёпот высоких лип, старый учитель рассказывал сказки и говорил о подлинных, случившихся с ним происшествиях. И кто из молодёжи не увлекался его заманчивыми приключениями, чьё юное сердце не стремилось пережить то же самое?
Чудак овладел сердцами Павлика и Белобрысика. Павлику, вместе со смелостью и мужеством, он передал свое упорство и страсть к изучению природы. Саше, следуя его наклонностям, любовь к музыке, умение играть на флейте. Чудак удивительно тонко владел этим маленьким инструментом.
— Привет дедушке Чуду от всего лагеря «Костёр»! — передал Павлик, когда там поняли, с кем говорят.
Ответ последовал тотчас же:
— Живите, как орлы…
— Это он, — радостно встрепенулся Белобрысик, и слезы умиления выступили на его синих глазах.
Аппарат передал оттуда краткое сообщение: «Плачет».
— Ого-о! — попробовал пошутить Павлик, но сам почувствовал, что его глаза наполнились слезами и он опустил голову.