Чабан постоял несколько мгновений, затем сбросил одежду. Схватив большой кусок скалы, поднял его над головой, размахнулся и со всей силы бросил его в спину Хромоногому. Камень пролетел на волосок от него и шлёпнулся в воду. В следующую секунду Хромоногий вытащил из-за пояса длинный нож и с искажённым лицом, не отводя взгляда от чабана, поставил фонарь на скалу, а затем стал подкрадываться как кошка, с ножом в руке.
Медведь начал отступать с выражением испуга на лице, хныча в отчаянии от неудачи.
— Не оставляй моих детей сиротами! — жалобно сказал он.
Хромоногий мрачно приближался к нему, не произнося ни слова.
Чабан побежал и стал карабкаться на скалы, под которыми скрывались профессор, Павлик и Элка.
— Я для твоего же добра говорю, Тусун, вернёмся! — попытался снова уговаривать Медведь.
Хромоногий прошипел как змея:
— Камень был брошен. Ты понимаешь, что означает нож у меня в руке. Один замах, и он вонзится куда надо. Но я хочу увидеть тебя в воде. Утопить тебя как крысу. Я отказываюсь от ножа — аллах да вознаградит меня за то, что одним неверным меньше будет на земле. Ты сам избавишь землю от себя. Марш в воду! — вдруг крикнул он, словно взбесившись. — В воду! Туда! Туда!
Вдруг свет погас. На мгновение наступила гробовая тишина. Последовал испуганный крик, и затем сноп света блеснул прямо в глаза Хромоногому.
— Никто ни с места! — послышался голос Павлика, такой спокойный, что он сам удивился своему хладнокровию.
Воспользовавшись тем, что Хромоногий и Медведь были заняты друг другом, он накинул на их фонарь свою куртку и сейчас стоял против них. Рядом с ним был профессор Мартинов. Свет его фонаря озарял окаменевшего от страха и удивления чабана.
— Я хорошо помню этот голос, — процедил сквозь зубы Хромоногий и, быстро оправившись, сделал шаг вперёд. — Что тебе надо от меня, собачий сын? — Его налившиеся кровью глаза метали молнии.
Прежде чем кто-нибудь успел двинуться, нож Хромоногого вылетел из его руки, и фонарь профессора разбился. За этим последовало нечто, повергшее всех присутствующих в ужас и заставившее их забыть вражду.
Пламя разбитого фонаря сверкнуло как молния. Воздух, до тех пор неосязаемый и неуловимый, вдруг приобрёл материальную силу, засвистел как бешеный, опрокинул на землю людей и понесся по подземелью. Казалось, в фонаре был заключён могучий дух, который сейчас, освободившись, вырвался из него. Его тело наполнило подземелье, а его дыхание привело в движение уснувший мир.
Разбросанные люди, перед тем ощетинившиеся друг против друга, теперь оказались жалкими и слабенькими.
Подземелье гудело несколько минут, и свист проносившегося над ними воздуха напоминал полёт чудовищного дракона.
Всё, наконец, постепенно утихло. Один за другим поднялись на ноги люди, укрощённые и примирённые, словно кто-то их выдрал за уши.
Фонарик Павлика оглядел всех подряд своим жёлтым электрическим глазом, а затем усиленное пламя лампы Хромоногого осветило всех, бледных и нахохлившихся от урока, данного подземельем.
— Вы слышали, Хозяин подземелья велел нам молчать. Споры и ссоры прибережём на то время, когда выйдем на поверхность, — заговорил первым профессор Мартинов. Хромоногий и Медведь опустили головы. — Вам повезло, что вчера подземелье истратило большую часть своей силы и открыло доступ свежему воздуху. То, что случилось, могло стоить нам жизни. Если мы будем дальше ссориться, то можем получить ещё более страшный урок. Ты, Тусун, ищешь свой клад?
— Он мой, я ищу его! — резко ответил Тусун, хотя и несколько укрощённый. — И вы его ищете.
— Он наш, мы ищем его! — ответил профессор в том же духе.
— Поделите его, и да будет мир! — сказал примирительно Медведь.
— Пусть будет так — сказал профессор.
— Половину мне! — радостно воскликнул Хромоногий. — Так, что ли?
— Так.
— Дай руку, профессор! — сказал Хромоногий, протягивая руку.
Профессор подал руку и задержал руку Хромоногого.
— А у вас есть бумага? — спросил Хромоногий.
— Ну, конечно, есть, иначе как бы мы сюда добрались? — ответил профессор.
Хромоногий не мог видеть его насмешливого взгляда.
— Такая, как эта? — он протянул профессору кусок пергамента. Профессор с интересом посмотрел его и быстро вернул, чтобы не вызвать подозрений Хромоногого.
— Такая же, — прибавил он.
Хромоногий бросил на профессора любопытный взгляд. Ему, вероятно, очень хотелось спросить, откуда у профессора такой же план, как и у него самого, но он воздержался от вопроса.
— Теперь отсюда надо пойти по этому туннелю, — сказал Тусун, показывая вправо от озера.
— Ну, иди вперёд! — распорядился профессор, чтобы пресечь всякую попытку дальнейшего разговора с Хромоногим.
Профессор двинулся вторым, а за ним остальные. Последним шёл чабан.
Шагая, профессор Мартинов рассуждал сам с собой и убеждался, что необходимо сопровождать Тусуна и открыть этот клад, из-за которого его экспедиция претерпела столько неудач.
«Если не открыть сегодня клад, то сегодняшний день останется незаконченным. Что представляет собой этот клад? Существует ли он действительно? Как поступит Тусун, когда они его откроют? Он ведь на всё способен… Возможно, что мы и вправду найдем клад. В те древние времена распрей, войн, гонений и грабежей после падения болгарского государства, много богатств закапывалось в землю для спасения их от поработителей. Чтобы они не затерялись в памяти, тот, кто их зарыл, обычно составлял план, в котором знаками и словами обозначалось, как быстро и легко отыскать зарытое».
— Ну, хорошо, — пробурчал себе под нос профессор, одобряя собственное решение продолжить поиски клада вместе с Хромоногим.
На него взглянули с удивлением, не понимая, с кем он соглашается и кому отвечает. Но никто ничего не сказал. Все они молча шагали вперёд, вслушиваясь в растущий с каждым шагом шум, доносящийся из глубины подземелья и всё увеличивающий их тревогу и сомнения.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Menteet malleo[8]
25
Трагическая судьба
Идти вокруг озера было настоящим мучением. Тропинка змеилась между острыми и мокрыми от влаги скалами, а при этом свод опускался всё ниже и временами приходилось ползти. Самым скверным было то, что окружающая обстановка была чрезвычайно однообразна и трудно было определить, куда они двигаются и в каком направлении.
— Стойте! У меня такое чувство, что мы двигаемся в запутанном лабиринте, из которого нет надежды выбраться, если не принять немедленно мер, — сказал профессор Мартинов, останавливаясь. Вокруг него сгрудились остальные. — Карта нас ведёт вперёд правильно, — обратился он к Хромоногому, — это показывает и мой компас, но она не обеспечивает нам возвращения, если мы не отметим пройденный путь. Ещё не поздно это сделать. Я определяю для этого Павлика и Элку — пусть они займутся маркировкой. А мы с вами должны ещё раз взглянуть на план, чтобы не заблудиться.
— Проверим! — с готовностью согласился Хромоногий и протянул пергамент профессору.
— Да-с! Вот что говорят объяснения в карте, — сказал профессор, рассмотрев поданный ему пергамент. — «От озера «Богиня Долины» пойдёшь вдоль берега по знаку водораздела до пульсирующей геенны. Скалы тут послушней мудрецов. Для терпеливых и добрых намерений солнце всегда будет снова светить над головой, а каждый, кто посягнёт здесь на сокровищницу духа великих магов, найдет свою смерть. Тропинка Кузнецов самая краткая, но по ней не должно проникать никакое непосвящённое око. Остров спасённых есть середина».[9] Профессор умолк. По его лицу заиграла непонятная улыбка.
9
Секта богомилов делилась на посвящённых и непосвящённых, т. наз. «магов» и простых последователей. Богомильские маги были первыми просветителями секты, наиболее знакомыми с учением Богомила, наиболее образованными, смелыми и одарёнными красноречием для проповеди учения секты. Именно эти богомильские маги, в XI веке, когда Болгария находилась под игом Византии, путешествовали по всей Европе, где с присущим им упорством проповедывали богомильское учение, ставшее впоследствии почти для всех народов Европы двигателем, толкавшим к новой жизни.
Так как богомильские маги в Болгарии, в эпоху турецкого рабства, были большими учеными, то, кроме богомильского священнослужения, они занимались разными науками, как астрология, медицина, оккультизм, умело используя эти науки как среди болгар, так и среди турок, почему и заслужили название «магьосники» (волшебники). Отсюда и слово «магия» (колдовство), до сих пор сохранившееся в болгарском языке.