«В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидрота и Реналя; но всё в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему, – вот что мы видим в Радищеве. Он как будто старается раздражить верховную власть своим горьким злоречием; не лучше ли было бы указать на благо, которое она в состоянии сотворить? Он поносит власть господ как явное беззаконие; не лучше ли было представить правительству и умным помещикам способы к постепенному улучшению состояния крестьян; он злится на цензуру; не лучше ли было потолковать о правилах, коими должен руководствоваться законодатель, дабы с одной стороны сословие писателей не было притеснено и мысль, священный дар божий, не была рабой и жертвою бессмысленной и своенравной управы, а с другой – чтоб писатель не употреблял сего божественного орудия к достижению цели низкой или преступной?..
Какую цель имел Радищев? чего именно желал он?..
…нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви…»
Книга великого поэта показалась мне предельно аргументированной и убедительной.
Он не только критиковал, но и указывал самое существенное:
«Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества»
Как лаконично и точно! Им напрочь отвергнуты революционность, большие скачки, великие переломы, а указана необходимость реформ – мудрого постепенного улучшения жизни. Ежели жизнь ухудшается, то это – не реформы, а их противоположность! Принцип простой: нет улучшения – нет реформ. Или они – антиреформы, лжереформы…
Закончив, отложил книгу. Завтра рано вставать и следует хорошо выспаться. Напоследок вспомнил наставление напарника: конец – делу венец. Теперь бдительность снижать нельзя, я же возвращаюсь из Потерянного Мира и всякие сюрпризы возможны…
Глава 17. «Вертушка» и «сонное дерево»
Утром встал в хорошем настроении, отлично выспавшийся и полный сил. Энергия буквально кипела во мне, хотелось действовать. Лишь саднила раненая губа, но даже она не смогла омрачить мою радость.
Вспомнил частичку последнего сна, в котором мелькнул образ милой Олеси. Резануло сердце, что ныне я обезображен… ну, наверное, не слишком, но всё же губа разорвана. Это не украшает. Стало неимоверно тоскливо. Но упрямо поднял голову: пусть я неудачник в отношении женщин, но я могу доказать – в первую очередь себе – что как стрелец я на высоте. Проявлю себя хоть в этом. Ничего другого мне не остаётся.
Возвращаюсь не пустой, добыл артефактов на приличную сумму. Впервые – сам лично – продам их Завхозу. Поучусь и этому искусству – торговаться. Всё нужно знать и уметь, в том числе бизнес, гешефт. Теоретические знания без практики мертвы.
Хотел было побриться, но вспомнил о полученной ране от раптора и повязке. Махнул рукой: пусть заживает, пока обойдусь без бритья. Если даже обрасту волосами, так даже лучше – буду собой пугать всех: от меня станут шарахаться враги.
Вспомнил анекдот про солдата-новобранца, который пожаловался командиру на выданную форму: мол, на меня в ней глядеть страшно. На это командир заметил: «Солдат должен устрашать собой врагов…»
Улыбнулся своей шутке, хотя почти разорванная губа совсем не радовала.
После завтрака убрал всё за собой, навёл порядок в схроне.
В последний момент заметил на столике стопку книг: э-э, не дело, оставлять их тут, нужно положить на место.
Отодвинул ящик от стены, откинул крышку и положил в него книжки. Водворил ящик на прежнее место.
Собрал мусор в полиэтиленовый пакет, чтобы оставить его подальше отсюда. Бросишь рядом, кто-то увидит и заинтересуется: а откуда он здесь? Поищет поблизости и случайно наткнётся на убежище…
Поблагодарил «гриб-однолюб» за гостеприимство и попрощался с ним. Выключил свет, оглянулся: он едва заметно мерцал и от него тянуло теплом. Нежным и приятным.
Осторожно снял растяжку, выбрался наружу, а затем установил её снова. Для непрошенных гостей. Пусть не суются сюда.
Обозрев окрестности, завалил вход, чтобы он ничем не отличался на фоне груды сваленного мусора. В траве заметил толстую и прямую арматурину не менее полутора метров длиной. Поднял, примерился и вогнал сквозь всё то, что навалил прежде, как раз посередине входа в схрон, в землю. Затем вдавил всем телом, а после подобрал рваный армейский башмак и его каблуком вколотил ещё сантиметров на двадцать. Он немного торчал сверху надо всем, но не слишком выделялся. Тут многое что торчало: другая арматура, доски, палки, ржавая металлическая ось какого-то механизма и прочее. Никто на него внимания не обратит, но доступ к входу затруднит. Что мне и требовалось.