– Следуйте прежним курсом. Продолжаем выполнение программы исследований.
Питт взглянул на капитана:
– Я понимаю ваше решение, но не могу сказать, что приветствую его.
– Вы находитесь на военном корабле, мистер Питт, – сухо сказал Найт. – Мы не береговая охрана. И мы выполняем задание первостепенной важности.
– Но на борту этого самолета могут быть женщины и дети.
– Почему вы считаете, что они в опасности? Самолет в воздухе. И если «Полярный исследователь» для них единственный шанс на спасение в этой части света, почему мы не слышали сигналов бедствия? Не было даже попыток передачи сигнала посадочными огнями. В общем, у меня нет оснований считать, что на борту проблемы. Ты сам летчик. Скажи, почему, если пилот в беде, он не сделал круг над кораблем?
– Возможно, он пытается приземлиться.
– Прошу прощения, капитан, – вмешался вахтенный офицер, – забыл упомянуть, что закрылки были опущены для посадки.
– Это ничего не значит. – Найт, судя по всему, решил проявить упорство.
– К дьяволу сострадание, полный вперед! – холодно проговорил Питт. – Вы забыли, капитан, что сейчас не война. Лично я не хотел бы прожить всю оставшуюся жизнь с сознанием того, что люди погибли только потому, что я сидел сложа руки. Думаю, военно-морской флот вполне может позволить себе израсходовать несколько лишних галлонов топлива, чтобы выяснить, что случилось.
Найт кивнул головой в сторону пустой штурманской рубки, приглашая Питта и Джордино следовать за ним, и, как только они вошли, закрыл дверь.
– Мы выполняем миссию чрезвычайной важности, – спокойно проговорил он. – Если изменим курс, русские заподозрят, что мы обнаружили их субмарину, и пожалуют следом за нами в этот район.
– Что ж, – не стал спорить Питт, – это весомый аргумент. Но можно и не привлекать их внимания, задействовав в игре только меня и Джордино.
– Что вы предлагаете?
– Мы возьмем вертолет НУМА, тот, что стоит на кормовой палубе, вы дадите нам медиков и пару крепких парней, и мы отправимся следом за самолетом, в то время как «Полярный исследователь» будет продолжать утюжить район поисков.
– А русские? Какие выводы сделают их аналитики?
– Они решат, что это совпадение. Но если самолет все-таки разобьется, а я, конечно, надеюсь, что этого не случится, у вас будут законные основания изменить курс, чтобы начать спасательную операцию. Потом мы возобновим поисковые работы с того же места, где их прервали, и русские ничего не заподозрят.
– А вертолет? Русские ведь будут контролировать каждое ваше движение!
– Ал и я будем использовать общедоступный канал связи и вести диалог о поисках таинственного самолета. Возможно, это усыпит их подозрения.
Найт опустил глаза и несколько секунд пристально разглядывал пол у себя под ногами. Потом он поднял голову и вздохнул:
– Не будем терять время. Прогревайте свою птичку, а я позабочусь о медицинском персонале и отряде добровольцев.
Рабин даже не пытался сделать круг над «Полярным исследователем». На то были две причины: потеря высоты и отсутствие летного опыта. Он справедливо опасался, что при таком сложном маневре двигатели заглохнут и самолет кувырнется в воду.
Но появление корабля возродило в душах обреченных совсем было угасшую надежду. Их заметили! А значит, команда спасателей будет знать, где искать уцелевших в катастрофе. Это было небольшое утешение, но все же лучше, чем никакого.
Черные морские воды сменились ледяным покровом, который теперь с бешеной скоростью проносился под ними, освещенный навигационными огнями. Неожиданно Рабин подумал, что здесь, наверное, было бы здорово прокатиться на санях. За несколько минут до аварийной посадки, которая вполне могла окончиться катастрофой, он вспомнил, что посадочные огни так и не включены, и велел Ибарре это сделать.
Мексиканец внимательно осмотрел панель управления и щелкнул нужными тумблерами. Самолет летел над безжизненной, ледяной равниной.
– Матерь божья! – воскликнул Ибарра. – Я вижу справа по курсу холмы! Мы над землей!
В последний момент удача все-таки улыбнулась Рабину. Замеченные Ибаррой холмы на самом деле были горной цепью, изобилующей острыми вершинами, которая растянулась вдоль побережья Гренландии на много сотен миль. Рабин каким-то чудом сумел их миновать. Провидение к тому же послало встречный ветер, давший самолету дополнительную подъемную силу.
Лед был уже совсем близко. Казалось, до него можно было дотронуться рукой. Его неровная поверхность отражала и преломляла посадочные огни, создавая причудливый калейдоскоп цветов и оттенков. Прямо по курсу возвышалась какая-то темная масса. Рабин мягко надавил правую рулевую педаль, и масса скользнула влево.
– Выпустить шасси! – воскликнул Рабин.
Ибарра без слов подчинился. При нормальной процедуре аварийной посадки это было худшее, что можно было сделать, но летчики поневоле инстинктивно приняли правильное решение. После того как шасси были выпущены, самолет начал быстро терять скорость из-за резко возросшего сопротивления воздуха.
Рабин так сильно сжимал рулевую колонку, что у него побелели костяшки пальцев. Он неотрывно смотрел на несущийся навстречу лед. Его сверкающие кристаллы приближались и увеличивалось, словно тянулись к самолету.
Рабин закрыл глаза и начат молиться. Он просил Господа, чтобы тот позволил самолету удариться о мягкий снег, а не о жесткий, неподатливый лед. Больше ни он, ни Ибарра ничего не могли сделать. Конец неумолимо приближался.
К несчастью, новоявленные пилоты не знали ужасной правды. Лед, над которым они летели, имел толщину не более метра, что было явно недостаточно, чтобы выдержать вес «Боинга 720-В».
Все лампочки на панели управления горели тревожным красным светом. У Рабина было ощущение, что он пытается прорваться сквозь черный занавес в белую пустоту. Он потянул рулевую колонку на себя, и скорость «боинга» стала падать, в то время как самолет в последний раз задрал нос вверх, словно прощаясь с небом.
Ибарра сидел, охваченный паникой. Оцепенев от ужаса, он даже забыл закрыть дроссельные заслонки. Полностью лишившись способности думать о чем бы то ни было, кроме неотвратимо надвигающегося конца, он не сообразил, что необходимо перекрыть подачу топлива и электричества.
И вот последовал удар.
Рабин и Ибарра непроизвольно прикрыли руками головы и зажмурились. Колеса шасси ударились о лед, заскользили и проделали глубокие траншеи во льду. Двигатель левого борта был сорван и, вращаясь, улетел в темноту. В то же самое время оба двигателя правого борта с диким скрежетом оторвались вместе с крылом. Система электроснабжения самолета вышла из строя, и все огни погасли.
«Боинг» двигался по льду фьорда, оставляя за собой куски металла. Вероятно, издалека это было похоже на комету, оставляющую за собой огненный хвост. Самолет врезался в крупный торос, образовавшийся при сжатии пакового льда. Носовое шасси оказалось вдавленным внутрь фюзеляжа, проникнув аж до «чертовой норы». Нос самолета не был рассчитан на продвижение сквозь толщу льда. Тонкие алюминиевые пластины рвались и корежились, их острые края проникали внутрь кабины. И вот настал момент, когда изуродованный самолет, обезображенный до неузнаваемости, завершил свой ужасный путь. Он замер в тридцати метрах от внушительной группы скал, за которыми начинался обледеневший берег.
Несколько секунд стояла мертвая тишина. Затем раздался громкий треск льда, сопровождаемый стоном сминаемого металла, и искалеченный лайнер начал медленно опускаться в ледяную воду.
8
Археологи тоже слышали, как «боинг» пролетел над фьордом.
Услышав грохот двигателей, они выскочили из хижины и успели заметить самолет. Они ясно видели освещенные иллюминаторы и выпущенные шасси. Почти сразу же донесся жуткий скрежет, и замерзшая земля под их ногами вздрогнула от удара. Огней больше не было видно, зато звук рвущегося фюзеляжа был слышен еще несколько долгих секунд. Потом снова наступила мертвая тишина, которую завывания ветра делали еще более жуткой.