Таким образом, вексель, сам по себе, не мог быть опасен барону в руках Корецкого.
Если бы он каким-нибудь образом и попал «в руки правосудия», то пусть ищут по белу свету Степана Тропинина! Если же пришло бы время Степану Тропинину объявиться и стать наследником миллионного состояния дяди, как он рассчитывал, тогда вексель был бы опасен ещё менее, потому что из миллионного состояния легко можно было уплатить его и уничтожить.
Для барона опасен был сам Корецкий, в том случае, если бы узнали, где следует, или, вернее, где не следует, о существовании векселя.
Корецкого могли допросить по этому поводу, и он мог разболтать и выдать, при каких обстоятельствах был написан вексель.
А неудобно было для барона выяснение именно этих обстоятельств и только они грозили ему; сам же по себе вексель не представлял ничего угрожающего.
XXXVI
— Нет, я вполне очухался и всё понимаю, — настойчиво твердил Корецкий, к вящему неудовольствию барона, для которого лучше было бы, если б его слова оказались лепетом пьяного человека.
— Покажи мне вексель сейчас! — приказал барон.
— Я же тебе говорю, — улыбаясь, словно это было очень радостно, протянул Корецкий, — что он попал в руки правосудия.
— Каким образом?
— В ночлежном у меня вытащили его, а вытащил переодетый «глаз»!
— Откуда же ты это знаешь?
— Мне Ёрш сообщил; у него есть свой «глаз» в полиции.
— Да откуда же узнали про этот вексель, что он есть у тебя?
— А я показывал его тут спьяна актёру одному, товарищу этого самого арестованного.
— Дурак!
— Ну, конечно, он дурак! — согласился Корецкий.
— Да ты дурак!.. Где же ты сошёлся с этим актёром?
— В трактире.
Барону вдруг только теперь представился весь ужас его положения.
Ужас заключался в том, что теперь, откройся даже тропининское наследство, он не мог бы немедленно заявить на него свои права, потому что выданный им Корецкому вексель, очевидно, безденежный и на огромную сумму, должен был вызвать неминуемое подозрение.
— Нет, этого не может быть! — невольно воскликнул он.
— Чего? — удивился Корецкий.
— А тебя этот актёр давно знает? — спросил барон, не отвечая на вопрос.
— Давно.
— Как Стрюцкого или как Галактиона Корецкого?
— Как Галактиона Корецкого. Моя дочь у него.
Час от часа барону становилось не легче. Будь Корецкий неизвестен никому, его было бы можно выдать за богатого коммерсанта и сказать, что вексель выдан этому богатому коммерсанту, а что оборванец Стрюцкий украл у него этот вексель и выдаёт только себя за Корецкого. Но все ухищрения падали сами собой, когда действительно Корецкого, как оборванца, давно знал актёр, у которого была его дочь.
Оставалась одна надежда, что Корецкий врёт спьяна, чтобы либо напугать, либо выманить ещё что-нибудь.
— Нет! Этого не может быть! Ты врёшь! — повторил опять барон. — Покажи сейчас вексель!
Корецкий развёл руками.
— Н-н-н-е м-м-могу!
— Я говорю тебе, чтобы ты достал сейчас вексель, или я с тебя шкуру спущу!..
Барон встал и приблизился к Корецкому.
Тот рефлективным движением стал шарить у себя на груди.
— Да нет же! Вот он тут был, на верёвочке, а теперь его нет! Видишь?
— Я ничего не хочу видеть и знать не хочу! Вексель!.. — крикнул барон и ударил по столу кулаком, так что стоявшие на нём бутылки задребезжали.
Корецкий откинулся назад и вытянул руки.
— Ты чего же кричишь на меня! Услышат.
— Тут никто не услышит! Мы одни с тобой!.. Вексель, говорят тебе!..
Бешенство гнева уже охватило барона. Расчёты о тропининском наследстве и вообще о будущем отодвинулись на второй план и затуманились этим бешенством. Он видел только настоящее, а в настоящем пред ним был человек, который мог выдать его с головой; глупый, пьяный человек, оказавшийся совсем не таким, каким счёл его барон, когда взял себе в помощники.
В первый раз в жизни он ошибся в человеке; надо было во что бы то ни стало поправить эту ошибку и уничтожить этого человека.
Глаза барона налились кровью, он наступал на Корецкого.
Тот оробел пред ним и, оробев, стал слезливо и подло искать спасения в унижении и мольбе.
— Вот тебе клятву даю, — завопил он, — что, будь только у меня этот вексель, я отдал бы тебе его, пропади он совсем!.. Но его нет у меня, нет… что хочешь, делай…
Сомнения не оставалось: у Корецкого векселя не было.
Барон кинулся на него, но не рассчитал своего движения; они скатились на пол, перевернули скамейку.