— Да… я вас и призвал для дочери… именно для неё… Мы с вами были плохие родители, панна Юзефа… я был дурной отец… вы были мать ещё хуже… Впрочем, может быть, и я был хуже… но бедная девочка, чем же она виновата?.. Хорошо ещё, что нашёлся добрый человек, который приютил её, взрастил… полюбил… и пожалел… А ведь без него пропала бы она… панна Юзефа!.. И как вы мне тогда подкинули её?..
— Ну, оставим прошлое! — остановила его панна Юзефа.
— Да… оставим… — продолжал Корецкий. — Надо спешить… о настоящем… и о будущем… в будущем вы уже не оставляйте её… заботьтесь о ней… заслужите пред нею свою и мою вину… потому что я уже не смогу это сделать… Со мной уже кончено… Пусть она не очень… того… клянёт своего отца… а главное… пусть никогда она не узнает… что её отец… был виноват… Да и не был я виновен… я ведь помогал только… Правда, я кинулся к её велосипеду… и свалил её… но он задушил её… Он её убил… а потом… мы вместе отнесли её к реке.
Панна Юзефа нагнулась к Корецкому. Она ничего не понимала, не могла уловить связь в его словах и думала, что у него начинается болезненный бред.
— Да, да, хорошо! — проговорила она. — Только какой велосипед? Про кого это вы?..
— Да… вы этого ещё не знаете, но я уже признался во всём и всё рассказал: Ромуальд-Костровский не виноват… я про вашу воспитанницу говорю… про дочь фабриканта Тропинина…
Панна Юзефа глубоко забрала в себя воздух, вытянулась и почти безумными глазами уставилась на Корецкого. Бледная, как смерть, она задвигала посиневшими губами, задёргала головой и замахала рукой, как будто хотела отстранить от себя что-то надвигавшееся на неё.
— Нет! — отступая, судорожно захрипела она. — Нет!.. Ты убил свою дочь!.. Свою дочь!.. Ведь это была не Тропинина, а твоя и моя дочь… Я подменила ребёнка… и ты… ты… отец… убил её!..
Она зашаталась, упала на землю и стала биться в страшных истерических рыданиях, перемешанных с диким, отчаянным хохотом.
Дверь в боковой стене подвала отворилась и из неё вышли Пыж, Козодавлев-Рощинин, камердинер Влас Михайлович и Валерьян Дмитриевич Тропинин. Он, стоя рядом, за дверью, слышал всё!
Козодавлев-Рощинин достиг своего вполне.
Он представил Тропинину полное и неоспоримое доказательство, что его дочерью была не убитая и похороненная Лиза, а живая и благополучно здравствовавшая Маничка.
XXXIX
Да, это сделал Козодавлев-Рощинин и не кто другой, как он нашёл тайну запутанного дела.
Если кто-нибудь раньше уже сделал то, что было невдомёк Корецкому, то есть узнал в оборванце Ерше комика Козодавлева-Рощинина, тот не ошибся.
Оборванец Ёрш был не кто иной, как переодетый Козодавлев-Рощинин, а его товарищ Пыж — актёр-простак Волпянский, с которым Рощинин подружился и сблизился после того, как они вместе ходили покупать пять пудов синей краски.
Роли у них были распределены таким образом, что, пока Козодавлев-Рощинин, под видом Ерша, ходил и распутывал запутанные нити сложного дела, Волпянский, в качестве Пыжа, должен был наблюдать за Корецким и в случае чего оберегать от него Маничку.
Он это и сделал с удивительною находчивостью, когда одурачил не только Корецкого, но и панну Юзефу.
Пришедший ему в голову рассказ про «глаз», то есть про сыщика, и комедия, разыгранная якобы на проходном дворе, были положительно гениальны. Он ведь и город-то знал мало, и завёл Корецкого на первый попавшийся двор, который вовсе и не был проходным. Он мастерски разыграл свою роль и всё предусмотрел до мелочей, даже подвязанную щёку, повязка на которой ему была нужна для того, чтобы (всего можно было ждать) в случайной драке не свалилась искусственная бородка, как это случилось в последний момент у Ерша.
Впрочем, Ершу не представлялось необходимости брать такие предосторожности, потому что он не был в таком постоянном общении с оборванцем Корецким, как Пыж.
Козодавлев-Рощинин появлялся, переодетый Ершом, лишь тогда, когда это было необходимо, но действовал также и под своим собственным видом комика-актёра.
В ночлежном приюте стащил у Корецкого вексель тоже он, Козодавлев-Рощинин, а вовсе не сыщик, как говорили они Корецкому, чтобы подействовать на его трусость и держать его этим в своих руках.
После своего разговора со следователем, Рощинин решил действовать самостоятельно и обратиться к властям только тогда, когда всё уже будет достаточно выяснено. Он позвал к себе в пособники своего брата-актёра Волпянского и тот согласился помогать ему, разумеется, совершенно бескорыстно, главным образом, из любви к искусству, чтобы проверить себя, достаточно ли хорошо он играет на сцене, проверить, разыграв довольно сложную роль в жизненной драме.