Бежать из Порт-Саида очень легко на север: стоит нанять лишь первую попавшуюся арабскую баржу, и она на парусах доставит в любой ближайший порт Средиземного моря. На юг же побег почти невозможен, потому что необходимо пройти канал с исполнением формальностей, при которых легко выяснить пассажиров.
На всякий случай были посланы телеграммы в Суэц и по берегу Средиземного моря.
Ветер в этот день был попутный на север.
XXIII
Итак, она была права. Вопреки моим расчётам я не освободил её при помощи консула, и теперь письмо её приобретало новую цену для меня.
На нём имелся адрес, по которому и я мог снестись с неизвестным человеком, знавшим её и, вероятно, знавшим тоже усатого господина.
Я взял большой лист бумаги и стал писать этому неизвестному. Я рассказал всё, что случилось со мною и затем с женщиной, которая, по-видимому, любила его и ждала от него помощи, призывая его к себе своею песней.
Окончив письмо, я положил его в конверт вместе с её конвертом и, написав адрес, сам отнёс в почтовый ящик.
Исполнив это, я твёрдо решить сидеть смирно и ждать.
Действительно, до сих пор из всех моих личных начинаний ничего не выходило или, если и выходило, то только хуже.
«Пусть события текут, — решил я, — сами собою, я не стану ничего предпринимать до тех пор, пока мне не ответит неизвестный или пока консул не пришлёт за мною».
И я, стараясь не думать ни о чём, засел за книги, мало-помалу увлёкшись ими так, что не заметил, как прошло несколько дней.
В дверь моего номера постучали, и затем просунулась голова швейцара.
— Что такое, письмо? — спросил я поспешно и с нетерпением.
— Нет, телеграмма. Сейчас её принесли от консула для передачи вам.
Телеграмма была из России от моего товарища. Он сообщил мне, что высылает для меня на имя консула триста рублей.
Я знал, что товарищ мой не был бедным человеком, но и богатства особенного не имел. Его участливое отношение ко мне тронуло меня до глубины души.
Признаюсь, я писал ему на авось, совершенно не ожидая, что он отзовётся на моё письмо.
Было что-то особенно приятное для меня вдали от Родины получить такое ясное подтверждение, что всё-таки есть хороший человек на свете, который вот побеспокоился ради меня. Значит, там, в далёкой России, всё-таки есть, кто помнит меня.
На другой день мне принесли письмо с почты.
Я сразу узнал конверт с надписью: «Daedalus».
Можно себе представить, с каким любопытством я распечатал его.
Письмо было написано убористым, чётким почерком по-русски.
«Если Вы смелый и предприимчивый человек, — писал мне незнакомец, — то решитесь, вероятно, на моё предложение. Немедленно, по получении этого письма, приезжайте в Суэц, возьмите там хорошего ходока из арабских баржей и отправляйтесь к маяку „Daedalus“. Здесь мы встретимся. Вы найдёте у меня для отыскания обворовавшего Вас человека средства гораздо более надёжные, чем где-нибудь. Не скрываю, что, приглашая Вас сюда, забочусь больше о себе и прямо говорю Вам, что Ваша помощь необходима мне гораздо более, чем Вам моя. По странной случайности судьба Вас поставила так, что в настоящее время Вы очень можете помочь мне. Дело идёт о любимой мною женщине, которую Вы знаете. Не бойтесь встретиться со мною: во мне Вы найдёте знакомого уже Вам отчасти человека. Мы с Вами виделись при условиях несколько, правда, странных, во всяком случае оказавшихся для Вас благодетельными. Из табора диких Вы были перенесены в Порт-Саид не по волшебству, как Вы пишите мне, а благодаря вполне реальным средствам, добытым человеческим разумом. Эти-то средства мы и пустим в ход, чтобы поймать злодея, который отнял у Вас Ваше имущество, а у меня желает отнять счастье. И не будь Вас, он отнял бы его у меня безвозвратно. Приезжайте немедля. Вы подойдёте на барже к маяку и махнёте три раза платком. Вам навстречу выйдет лодка. Назовите свою фамилию, она доставать Вас куда нужно.
Daedalus».
Я уверен, что всякий, находясь в том положении, в котором был я, и получив такое письмо, сделал бы то же самое, что и я, то есть поспешил бы немедленно в Суэц, а оттуда дальше, к маяку.
Предложение было слишком интересно, заманчиво и таинственно, чтобы отказаться от него.
Только трусость могла удержать меня на месте, но я никогда не чувствовал себя трусом.