— Но если я даже и встречу, то как я узнаю его в лицо?
— Узнать его будет нетрудно. Он не один. Кроме того, нам известно, что у него усы. Затем русская национальность выдаст его. Обыкновенно русские идут по этому пути на «Добровольном Флоте», а он придёт на английском пароходе.
— А если он не назовётся русским, а выдаст себя хоть за американца, положим?
— Всё-таки его выдаст его русский язык. Он не утерпит, чтобы при первом же случае не выругаться по-русски. Этого для вас будет достаточно.
— Всё это хорошо, — согласился я, — но ведь он-то знает меня в лицо, как быть с этим?
Для капитана не существовало ничего невозможного.
— Очень просто, — решил он сейчас же, — сбрейте бороду и наденьте тёмные очки. Вы преобразитесь. И ему в голову не придёт, что вы можете явиться в Коломбо раньше его. Здесь он едва ли будет настороже.
— Допустим, — сказал я, — что я его встречу и узнаю, а он меня нет, ну а дальше что?
— Дальше надо будет действовать, смотря по обстоятельствам.
— Что же, обратиться к полиции, чтоб его немедленно арестовали?
— Немедленный арест у англичан невозможен. Там у них слишком большая процедура для ареста. И потом, английская полиция хороша для англичан, но нам, русским, рассчитывать на её расторопность и покровительство нечего. Нам придётся самим управляться.
— А как же я буду сноситься с вами?
— Об этом переговорим потом. Теперь пора двигаться вперёд.
— Никогда я не думал, что попаду в такую переделку! — невольно улыбнулся я.
— Что делать, — сказал капитан, — зато сколько новых впечатлений!
Нельзя сказать, чтобы каюта «Дедалуса» представляла большие удобства для путешественника. Главное, было неприятно то, что нельзя было двигаться в её маленьком пространстве. Приходилось сидеть, лежать или стоять, но для ходьбы совсем не было места. К тому же я боялся приближаться к столу, чтобы не помешать капитану, опасаясь, что каждая помеха ему и ошибка его могут обоим нам стоить жизни.
Одно, что было безусловно хорошо в каюте, это воздух. Он обновлялся непрерывно, и электрическая вентиляция приводила его в движение.
Большие часы над столом показывали уже двенадцать ночи, а капитан с самого обеда ни разу не обернулся ко мне и не сказал мне ни слова.
Наконец, взглянув на часы, он сказал мне, не оборачиваясь:
— Ужинайте, если хотите, и ложитесь спать. В диване есть всё нужное для постели.
Еда «Дедалуса» была настолько питательна, что с обеда я не проголодался и, больше от нечего делать, сгрыз галетку, выпил вина и стакан содовой воды, которой было на «Дедалусе» в изобилии и которая текла прямо из вделанного в столе крана.
Я открыл диван и нашёл там подушки в чистых полотняных наволочках, чистые тонкие простыни и несколько штук одеял.
Я устроил себе постель и лёг.
Никогда в жизни не воображал я, что придётся мне сознательно ложиться спать в подводной лодке. Да и улёгшись, я был уверен, что не засну. Меня интересовал капитан и то, как он устроится на ночь.
Но он, не обращая на меня внимания, продолжал возиться у столика.
Так я и заснул, не увидев для себя ничего более интересного, чем то, что я уже знал.
XXVII
Зато пробуждение готовило мне неожиданность.
Когда я проснулся, электрическая лампочка не горела, а каюта освещалась мягким и ровным дневным светом, так что трудно было разобрать, откуда проникал он. Вентиляция не вертелась. Воздух был скорее прохладен, чем жарок. Никакой качки не было заметно по-прежнему, но слышался знакомый уже мне гул, который я помнил по первому моему пребыванию на «Дедалусе».
Капитан спокойно сидел в кресле, положив нога на ногу, и, когда я открыл глаза, поглядел на меня и улыбнулся.
— Где мы? — спросил я. — Под водой, на воде, откуда это дневной свет?
— Мы на девять тысяч восемьсот пятьдесят футов над уровнем моря, — ответил мне капитан, продолжая улыбаться.
— Как — над уровнем моря! — воскликнул я.
— Ну да, мы летим с вами на высоте девять тысяч восемьсот пятьдесят футов над водою, потому что быть подводным судном не прямое назначение «Дедалуса», а вспомогательное. «Дедалус» по своему устройству — воздушный корабль.
Должно быть, у меня в эту минуту сильно изменилось лицо, потому что капитан рассмеялся добродушным и весёлым смехом; я же вовсе не желал разделять его весёлости и не совсем дружелюбно проговорил: