Побывал я в лавках, где за пять рублей можно было купить сапфир стоимостью у нас в сто.
Видел я казармы, где у каждого солдата своя комната и свой служитель-индиец.
Английские солдаты в Индии живут с необыкновенным комфортом, играют в мяч, проводят время в своём особом клубе, едят изысканное кушанье, пьют какао, ездят на извозчиках и никуда не годятся, как военная сила.
Через два дня на заре я был уже на пристани.
Пароходы ночью не входят в гавань Коломбо, вследствие опасных тут при входе подводных камней, и если подойдут к нему ночью, держатся на море до рассвета.
Сваи пристани и сама она сделаны из больших, толстых брёвен красного дерева, по которому идёшь, словно по чугунной мостовой.
На белой стене у пристани крупными буквами написано по-английски: «Не снимайте вашей шляпы с головы, помните участь…» и далее следуют фамилии англичан, умерших в Коломбо от солнечного удара.
Стоя на пристани, я видел, как в ворота гавани медленно вполз большой двухтрубный океанский пароход под французским флагом.
Я взял лодку и приказал себя везти на прибывающего француза.
Приблизился я к нему, когда он только что отдал якорь, и мне пришлось подождать, пока на его палубу поднимется санитарный врач и откроется туда свободный доступ.
Поднимался я по трапу не без волнения. Сердце у меня сильно билось.
При входе на палубу встретил меня пароходный офицер и спросил, что мне угодно.
Ответ был готов у меня заранее.
Я объяснил ему, что жду приезда своего приятеля, который уже две недели тому назад должен был прибыть в Коломбо на русском пароходе, но до сих пор его нет, и никаких известий от него я не имею. Это меня страшно тревожит, и я явился в надежде, не встречу ли его наконец.
— У вас на борту нет никого из русских? — спросил я в заключение своего объяснения.
— У нас, — ответил офицер, — есть действительно один русский. Он сел к нам в Адене. Вот он!
И он показал мне на стоявшего у планширя господина — приземистого, плотного, с большими усами.
«Это он!» — мелькнуло у меня.
— Нет, это не мой приятель, — сказал я офицеру, сам удивляясь своему естественно-правдивому тону, с которым разыгрывал комедию.
— Очень жаль! — сочувственно произнёс офицер.
«Это непременно он!» — снова радостно подумал я.
XXX
Пассажиров на французском пароходе было немного, и они не особенно торопились на берег. Было ещё рано.
Я присел на скамейку на палубе, закурил папиросу и, приняв самый невинный, рассеянный вид, конечно, внимательно следил за усатым русским, севшим в Адене.
Офицер подошёл к нему:
— Вы оставляете нас здесь, я велел достать ваш багаж, вы сейчас сойдёте на берег? — спросил он его.
«А, а он сходит здесь на берег, — подумал я, — тем лучше! Но отчего же он один?»
Усатый поблагодарил и заявил, что именно ждёт только своего багажа, чтобы сойти на берег.
— А ваша сестра? — спросил его опять офицер.
— Она останется у вас пока. Я найду помещение и вернусь за нею.
— Как её здоровье?
— Всё так же. Что же вы хотите — сумасшедшая!
«Он выдает её за свою сумасшедшую сестру! — сообразил я. — Теперь нет уже сомнения, что это он!»
И странная радость удачи охватила меня. Расчёт Капитана «Дедалуса» оказался совершенно правильным. Недаром, значит, я явился сюда.
— А вот и багаж ваш! — показал офицер усатому на матроса, который выносил из люка в это время два чемодана.
И при взгляде на эти чемоданы я не мог удержаться от невольной улыбки: один из них был мой собственный! Я узнал его сейчас же и удивился только наглости вора: украв мои вещи, он далее не побеспокоился переменить чемодан! Правда, это было доказательством его уверенности в том, что я окончательно пропал без вести у диких.
И это было мне на руку. Тем смелее я мог действовать теперь с ним, и тем более было вероятия, что он не узнает меня в синих очках и с обритой бородой и усами.
Багаж усатого понесли в пароходную шлюпку, и сам он стал спускаться по трапу вслед за матросом, нёсшим чемоданы.
Я обратился к знакомому уже мне офицеру с просьбою тоже воспользоваться шлюпкой, чтобы переправиться на пристань.
Он с готовностью предложил мне занять место, перегнулся через планширь и сказал старшему на шлюпке, чтобы он довёз и меня.
Я спустился и сел на боковую скамеечку на корме против усатого. Он равнодушно оглядел меня и отвернулся.