Оказалось, что Джон, несмотря на свою похвальбу, что ни один король не ел такого обеда, какой готовил он, явился далеко не на высоте своего призвания. Слова его относительно короля были без сомнения, однако, справедливы, потому что, конечно, такой гадости, какую готовил он, ни одному королю есть не приходилось. Зато Джон продолжал быть услужливым и без умолку говорил о своей готовности услужить Урвичу: Дьедонне перед отходом сказал всем — и шкиперу, и матросам, чтобы они почитали Урвича за хозяина яхты. Готовность кока больше была на словах.
Утром, встав в море, Урвичу захотелось облиться водой, чтобы освежить себя хоть этим от жары, и он попросил Нокса, чтоб тот приказал кому-нибудь из людей зачерпнуть в вёдра воды за бортом.
Нокс, который, между прочим, оказался гораздо симпатичнее в море, чем на берегу, приказал Джону достать воды.
Кок лежал, растянувшись на палубе в тени паруса, ничего не делая, потому что Урвич возился в это время за него в камбузе.
Он лежал и как будто не слышал приказания шкипера, хотя тот достаточно громко крикнул.
— Эй ты, старая кошка! — повторил ещё громче Нокс. — Я тебе говорю!
Кок снова не двинулся.
Шкипер спокойно подошёл к нему, взял его за ворот, поднял и так молча потряс его, что Джон на этот раз без слов уже понял, чего от него требовали.
Он не заревел и не застонал, он только таким злым взглядом поглядел в спину удалявшегося шкипера, что, казалось, дал тут же обещание расплатиться с ним за его обхождение.
Но вёдра он взял, зачерпнул ими воды и помог Урвичу облиться из них.
Это был, впрочем, единственный неприятный инцидент, нарушивший мирную, размеренную по вахтам жизнь на шхуне.
А во всём остальном она текла так безмятежно, что Урвич испытывал одно наслаждение.
Все работали кругом него, и он сам старался не сидеть сложа руки и приносил посильную помощь тем, что готовил кушанья, которыми все объедались.
Обедал он и завтракал вместе с Ноксом, и тот, когда дело касалось моря, становился словоохотливым и даже красноречивым, рассказывая о случаях во время своих плаваний.
В его рассказах было много и трагического, и смешного, и слушать их можно было с большим удовольствием.
Когда ему хотелось, Урвич брался за книгу и читал.
Сам того не замечая, чаще других сочинений он держал в руках исследование о драгоценных камнях и изучил эту книгу настолько, что мог считать себя уже человеком, до некоторой степени понимающим в оценке этих камней.
Так время шло, и Урвич буквально не успел оглянуться, как они достигли Сиднея.
XIX
В Сиднее долго не задерживались, пробыли ровно столько времени, чтобы взять провизию, боясь упустить ветер, который, на их счастье, продолжал дуть не переставая.
Так что Урвич не сходил даже на берег.
«Весталка» опять подняла паруса и, словно сама рвалась к морю, заковыляла, будто как дельфин, ныряя по волнам.
Погода свежела. На гребнях появилась пена, и волны, суетясь, плескали о борт.
Нокс отдавал приказания, и люди, слушая его голос, работали быстро и споро.
— Славная погодка, — одобрил шкипер, повеселев. Он всегда веселел, когда крепчал ветер.
— Ходко идём! — подтвердил Урвич, стоя возле него и раскачиваясь на растопыренных ногах в такт тому, как волны подкидывали «Весталку».
— Ходко-то ходко, — повторил Нокс, — но куда — вот вопрос?
— Вы взяли курс прямо на восток?
— Да, как было приказано господином французом. Он очень определённо сказал мне взять курс, выйдя из Сиднея, прямо на восток, а затем ждать вашего распоряжения…
— В открытом море…
— Да какого же вам более открытого моря нужно, чем теперь…
Урвич оглянулся.
Он оглянулся и не поверил своим глазам.
Берег убежал и исчез, потонув в колыхавшихся волнах. Повсюду кругом виднелись одни только эти волны. Урвич и не заметил, как они отошли так далеко.
— Тогда я вам сейчас скажу цель нашего путешествия, — проговорил он Ноксу и отправился в свою каюту.
Каюта его была такая узенькая, что упёршись одной ногою в низ койки, другая приходилась как раз к противоположной стене.
Утвердившись таким образом, Урвич нагнулся над столом, достал конверт и распечатал его.
Из конверта выпал лист бумаги с несколькими цифрами, обозначавшими широту и долготу.
Кроме этих цифр ничего не было в записке: ни названия островов, ни каких-либо других сведений…
Урвич взял записку и вышел с нею в их крошечную кают-компанию.