— Ну, так вот, — продолжал доктор, — так же, как при этом опыте распределяются силы, так и на яхте винты расположены в подводной её части таким образом, что при наименьшей затрате силы дают наибольшую скорость.
— Но ведь это целое открытие! — возразил Урвич.
— Не только это, но и весь механизм яхты является ещё не сказанным миру словом машинной техники.
— Где же расположены эти винты?
— Этого я вам не могу сказать.
Урвич помолчал с минуту, подумал, потом опять взглянул на доктора.
— Скажите мне, пожалуйста, — заговорил он, — подобных яхт я нигде не встречал и нигде не читал даже описания их; отсюда я заключаю, что всё устройство яхты «Марианны» составляет секрет?
— И совершенно верно заключаете! — подхватил доктор. — И секрет этот сохраняется довольно тщательно.
— Но ведь не может же яхта постоянно находиться в открытом море, надо же ей когда-нибудь зайти в порт, тогда как?..
— В порту в машинное отделение никого из чужих не пускают, а по внешнему виду яхту нельзя отличить от обыкновенной паровой.
— Но в случае починки, в доке?
— У нас свой док.
— Вы думаете, что секрет яхты никому из посторонних не известен, хотя вы так легко говорите о нём?
— То есть как легко? — переспросил доктор.
— Ну, да! Хотя бы, например, со мною.
— Так разве вы посторонний?..
— А разве нет? Вы меня совсем не знаете, нашли всего третьего дня среди моря…
— И всё-таки вы не посторонний, — протянул доктор, — судьба вас послала к нам, почему вам и не остаться с нами и на будущее время? Вы человек одинокий, средств у вас нет, а энергия, сила и смелость есть; вы проживёте у нас лучше, чем где-нибудь. Отчего же вам не остаться? По-моему, от добра добра не ищут!
— Да я всей душой! — обрадовался Урвич. — Только как же это? В качестве чего я останусь на яхте? К сожалению, я не моряк!
— Князь найдёт для вас занятие и положит вам жалованье.
— Да неужели вы говорите правду и не шутите?
— Нисколько!
— И князь, вы думаете, возьмёт меня?
— Отчего же нет?
Урвич закрыл лицо руками, посидел так некоторое время, потом отнял руки, весёлыми, счастливыми, радостными глазами посмотрел на доктора, помотал головой и проговорил:
— Нет! Это было бы слишком большое счастье.
XXXVII
Урвич вчера ещё оттого так долго и не мог заснуть, что думал о своей судьбе, о том, что же будет с ним дальше.
«Хорошо, — рассуждал он, — ну, я пробуду на яхте до тех пор, пока не зайдёт она в такой порт, откуда существуют рейсы в Европу. Князь (он, вероятно, очень богат), может быть, даст мне на дорогу… И счастливый сон мой исчезнет, и померкнет видение, явившееся в нём. Неужели я больше не увижу её?»
Под видением счастливого сна, конечно, подразумевалась княжна…
Урвич думал не о том, что будет с ним впоследствии и как устроить ему свою жизнь, единственно его смущало в будущем, что должен он расстаться с княжной и наступит минута, когда ему придётся проститься с ней.
Что минута эта наступит, он не сомневался, не находя никаких причин, чтоб остаться навсегда на яхте.
Он только беспокоился, скоро ли придёт эта минута, и всеми силами души желал отсрочить её на сколь возможно долгий срок…
И вдруг теперь не по его, а по собственному их почину говорят с ним о том, что он может остаться на яхте навсегда…
Слова эти показались Урвичу гласом небесного вестника, и доктор, произносивший их, — неземным существом по своей доброте и душевным качествам…
«Ах, какой он славный и милый! — повторял Урвич, глядя на доктора. — Конечно, — стал сейчас же соображать он затем, — он не мог так говорить со мной по собственному соображению, но был уполномочен на то самим князем. Очевидно, у них это дело решённое: взять меня, если я соглашусь, значит, остановка только за мной, ну, я-то колебаться не стану…»
И он снова повторил доктору:
— Нет, это будет слишком большое счастье!..
— Отчего же уж слишком большое?
— Да помилуйте, всю жизнь у меня было одно только желание и стремление — путешествовать, и вдруг я после, правда, целого ряда несчастий попадаю в круг симпатичных мне людей на яхту, представляющую из себя чудо техники и без устали переходящую с места на место, и не по изъезженным путям, а посещающую неизведанные страны, и хозяин — русский человек, и вокруг него русские, и я буду находиться среди русских… И потом…
— Что потом? — переспросил доктор.
— И потом ничего! — вдруг, как бы спохватившись, сказал Урвич и замолчал.