Урвич знал, что это только впечатление, и всё-таки ему стало как-то очень не по себе.
Он решил, что пойдёт вперёд дальше, не останавливаясь.
Дальше вода дошла ему до горла, и тут двигаться было вольготнее.
Но только Дьедонне сказал ему, что дно начнёт сейчас же повышаться, как только он замочит свой подбородок, а вот уже уровень озера подходит ему под шею… выше… выше… он готов был сделать шаг назад, удерживаемый безотчётным страхом, но как бы махнул рукой — «была не была», шагнул вперёд и с удовольствием ощутил, что дно начинает подыматься.
Всего этого он должен был ожидать, и обо всём он был предупреждён, но — странное дело — всё время испытывал колебание, двигаться вперёд или нет, и должен был усилием воли побеждать в себе это колебание.
Мокрый, с льющейся с него ручьями водой вылез Урвич на каменную середину озера, встряхнулся, но от этого ему не стало лучше; тут он пожалел, хотя и поздно, что не снял платья, прежде чем войти в воду.
Маленький налетавший ветерок обдул его, ему стало холодно, и единственно скорый способ согреться был поскорее найти могилы и спуститься в подземелье, где должно было быть теплее.
XLI
Три плиты трёх могил с их тремя надписями Урвич легко различил при лунном сиянии.
«Всего девять!» — почему-то сосчитал он.
Одна была надпись железная, другая золотая, третья высечена в самом камне.
Буквы были незнакомы Урвичу, и что обозначали они, разобрать он не мог, но в каждой надписи было по двадцать две буквы.
Урвич наклонился над средней плитой с золотой надписью и нашёл на плите отверстие, как бы составляющее точку возле последней буквы.
Он сунул туда, как учил его Дьедонне, ключ и повернул от левой руки к правой.
Потом надавил первую из букв надписи и последнюю.
Плита легко, плавно, без скрипа повернулась и открыла ход со ступеньками вниз.
Урвич поспешил, чтоб укрыться от ветра, который был очень неприятен ему в мокрой одежде, спустился по лестнице и очутился в темноте.
Он зажёг фонарь, присел на ступеньку, снял с себя платье и выжал его насколько возможно сухо.
Отдохнув и оправившись, он продолжал спускаться.
От последней ступеньки длинной, показавшейся бесконечной лестницы начиналась подземная галерея. Здесь было тепло, и воздух вовсе не казался, к удивлению Урвича, спёртым и удушливым.
Продрогши там наверху после импровизированной ванны, Урвич с удовольствием ощущал тепло и, свободно дыша, двинулся в путь по галерее.
Галерея была высечена в скале, и гладкие, ровные стены её и пол были чисты до щегольства: ни паутины, ни мха, ни даже пыли не было заметно.
Урвич шёл и не спугнул ни одного гада: очевидно, в цельных стенах не было трещин, и ни ящерица, ни мышь не могли пробраться сюда.
Фонарь красным светом освещал круглый свод, терявшийся впереди и сзади в далёкой темноте.
Мало-помалу свод стал понижаться; скоро, чтобы двигаться вперёд, Урвичу нужно было наклонить голову, потом совсем согнуться, потом ползти на коленях, на четвереньках и, наконец, совсем лечь на живот.
Галерея превратилась в узкую трубу, в которой с трудом можно было протискиваться вперёд.
Урвич, переставляя перед собою фонарь, постарался разглядеть при его свете, что было впереди. Казалось, что впереди труба суживалась и сходила на нет.
И вдруг Урвичу пришло в голову: а что, как он завлечён в ловушку и что эта могила, где не было покойника, станет могилой ему?
Положим, до сих пор сбывалось как по писаному всё, что говорил Дьедонне, и не было основания думать, что именно подземный ход будет устроен не так, как он предупреждал.
Урвич миновал благополучно скалу и озеро, то есть воздух и воду, отчего же в земле будет угрожать ему опасность?
А что, как скала и озеро соответствовали рассказу француза только для того, чтобы лучше скрыть обман и вовлечь его?
Урвич задумался, не зная, на что ему решиться: продолжать ли ползти вперёд, или идти назад?
Но там сзади, может быть, повернулась и захлопнулась каменная плита, с тем чтобы похоронить его тут навсегда.
«Какая цель была, однако, — сообразил Урвич, — французу завлекать меня сюда и снаряжать целую шхуну для того только, чтобы погубить ни в чём не повинного перед ним человека?»
Конечно, нервы его были напряжены, и вследствие этого в голову лезли ненужные и несуразные мысли.
Приглядевшись внимательно к своему положению, Урвич сделал вывод, вполне успокоивший его: труба, по которой он полз, была так узка, что он мог пробираться, только опираясь на локти и упёршись, подтягиваясь телом вперёд.