XLIII
Урвич огляделся, чтоб осмотреть свою тюрьму, уверенный, что его заключили под этот свод как узника.
Но сзади себя он увидел широкое отверстие в виде арки, служившее началом коридора, и в нём человека в белом тюрбане.
Он был с факелом в руках и поманил к себе Урвича, когда тот обернулся в его сторону.
«Неужели сейчас?» — подумал Урвич, но повиновался и пошёл.
Человек в тюрбане повёл его, освещая дорогу факелом. Держался он впереди Урвича на значительном расстоянии.
Коридор, по которому они шли, был не прямой, а имел несколько крутых заворотов.
Когда провожатый заходил за угол, свет факела останавливался, чтобы показать Урвичу, куда идти…
Урвич насчитал шесть поворотов; завернув за седьмой, он уже не видел провожатого, который исчез, и свет здесь шёл не от его факела, а из прохода в освещённую ярко комнату…
Урвич вошёл в неё.
Здесь за столом, покрытым чёрной скатертью, сидело четыре человека.
Трое из них в белых тюрбанах и белых плащах сидели в ряд, четвёртый только в плаще, но без тюрбана — сбоку.
В этом человеке без тюрбана Урвич узнал князя Северного, владетеля яхты «Марианна».
Князь сидел за столом сбоку и не был, по-видимому, главным здесь.
Председательствующий был в середине стола и низко наклонил над ним голову в тюрбане, так что лица его не было видно.
Сидевший по правую его руку индус поглядел на Урвича и спросил его по-русски, почти без акцента:
— Что привело тебя сюда?
Урвич, не успевший прийти в себя, ошеломлённый ещё всем случившимся, остановился, собираясь с мыслями, чтоб ответить.
— Что привело тебя сюда? — повторил вопрос и сидевший по левую сторону председательствующего.
Князь ничего не сказал и глядел только на Урвича, но без сердца, без злобы, кротко и внимательно, как бы ободряя его своим взглядом.
Подействовал ли этот взгляд, но Урвич почувствовал как бы некоторое успокоенье.
Всё-таки с ним разговаривали, и присутствие здесь князя, благосклонно смотревшего на него, давало некоторую надежду, что, несмотря на определённость прочтённого Урвичем приговора на стене, не всё ещё было потеряно…
Он не знал, однако, как ответить ему на вопрос, что привело его сюда, и молчал.
— Я вам скажу подробно, как попал этот человек в заветное хранилище Сокровища Родины, — заговорил, поднимая голову, председательствующий.
И как только он заговорил и Урвич услыхал его голос и увидел его лицо, он узнал его.
В белом тюрбане на главном месте за столом, первенствуя здесь, сидел не кто иной, как сингалезец Кутра, слуга француза Дьедонне, приведший к нему Урвича…
Кутра произносил русские слова хотя не без некоторого затруднения, но правильно, совсем не так, как он, очевидно, нарочно коверкал имя Урвича, найдя его посреди тёмной улицы в Сингапуре.
— Француз Гастон Дьедонне, — начал Кутра, не торопясь, как бы припоминая выражения и обдумывая их, — француз Гастон Дьедонне, — повторил он, — встретил этого молодого человека на русском пароходе, сев в Адене. Дьедонне, как известно вам, — французский инженер, который строил здесь, на этом острове, подземное хранилище сокровища по нашему плану, когда целость сокровища стала небезопасна в Индии и когда пришлось перевезти его в более надёжное место, чтобы скрыть от преданных англичанам браминов…
Пока говорил Кутра, Урвич старался сообразить, как этот слуга француза, которого он оставил в Сингапуре, мог попасть сюда…
Сначала ему показалось это невероятным, но потом он вспомнил, что яхта «Марианна» с её из ряда вон быстрым ходом могла не один, а целых два перехода сделать от Сингапура сюда, пока сам Урвич тащился на шхуне, радуясь, когда она при исключительно благоприятном ветре идёт по тринадцати узлов в час.
В то время, как болтался он на своей скорлупке, «Марианна» имела возможность легко пройти в пять раз большее число миль…
Кутра, очевидно, был на борту её, когда попал туда Урвич, но он не видал его, потому что на яхте было достаточно помещений, где мог скрыться сингалезец.
Услыхав, что Дьедонне не был хозяином сокровища, а только инженером, строившим хранилище для него, Урвич с отвращением и брезгливостью вспомнил о клятве, данной ему французом, когда он заставил того поклясться, что, согласившись унести мешок из подземелья, он никому не сделает ущерба.
Дьедонне дал лживую клятву, потому что распоряжаться сокровищем не имел никакого права. Он хотел украсть и, солживив клятву, обманом втянул Урвича в своё воровское предприятие.