— Значит, он желает, чтоб я служил?
— Желает, Андрей Иванович! Такого комика, как вы, не найти ему, — польстил Волпянский.
— Только я ведь один не пойду без Микулиной, — сказал Рощинин.
— И об этом прелиминарий нет. Антон Антонович говорит, что желает пред Микулиной извиниться. Вчера ему трагик Ромуальдов-Костровский сказал, что за Микулину ему морду разобьёт. Он деликатность понимает. Да и мы сочувствовали, только госпожа премьерша Донская фыркнула…
— Ну и пусть её, — весело заключил Козодавлев-Рощинин. — Так Антошка извиниться желает и просит, чтоб всё было по-прежнему?
— Вот, именно, по-прежнему, Андрей Иванович, мы все — свидетели тому…
— Ну, хорошо ж, я не я буду, если сегодня сбора ему не будет! — воскликнул Козодавлев-Рощинин.
— Ах, если бы был! — вздохнул Волпянский.
— Будет, будет, милашка моя, теперь идём!..
— Куда?
— Сбор делать, ненаглядный мой, сбор…
— Сейчас?
— Ну да, сейчас! Теперь самое время…
— И я должен идти с вами?
— Пойдём, вдвоём сподручнее…
Волпянский выказал нерешительность.
— А это не опасно? — спросил он.
— Что, радость моя?
— А вот то, что вы затеяли для сбора-то? Ведь, может, это — такой кабриолет, что неприятности выдут…
— Ничего «не выдут», — передразнил Козодавлев-Рощинин, — идём!
Волпянский повиновался.
XI
Они вышли из гостиницы и тут же завернули в бывший в том же доме магазин колониальных товаров.
— Что прикажете? — услужливо встретил их приказчик.
— Вот видите ли, — стал очень деловито и серьёзно объяснять ему Козодавлев-Рощинин, — нам нужно пять пудов синей краски…
Приказчик разинул рот.
— Синей краски? — переспросил он.
— Да.
— Пять пудов?
— Да.
— Зачем же это вам?
— Нужно. Сегодня у нас в театре идёт пьеса «Наказанная неверность, или Тёмно-синий муж», так для неё нужно пять пудов синей краски…
— Занятная, значит, пьеса?..
— Кажется.
— Мы краской не торгуем, — с сожалением извинился приказчик, входя в положение актёров, — вы в москательную лавку обратитесь…
— Благодарим вас, мы непременно обратимся в москательную лавку, — не теряя строгой серьёзности, сказал Козодавлев-Рощинин и раскланялся.
Но, прежде чем направиться в москательную, они зашли рядом в табачную лавку.
Здесь комик повёл речь на ту же тему, только в несколько ином тоне.
— Мы, извините, актёры, — начал он, — люди приезжие; у нас сегодня в театре идёт замечательная пьеса «Тёмно-синий муж», так нам нужно пять пудов синей краски, будьте добры, укажите, где достать нам её?..
Продавец в табачной лавке тоже заинтересовался и стал расспрашивать, зачем же именно пять пудов, но Козодавлев-Рощинин стал уверять, что меньше никак нельзя.
Волпянский, понявший уже, в чём дело, стал поддерживать его.
В следующую лавку — свечную — они влетели второпях и, запыхавшись, наперебой стали спрашивать пять пудов синей краски для сегодняшней пьесы в театре.
В галантерейном магазине, в котором они тоже озабоченно справлялись, где можно купить пять пудов синей краски, в расспросах приняли участие и покупательницы, случившиеся в это время…
Словом, Козодавлев-Рощинин с Волпянским обошли почти все лавки в городе, но даже в москательных не нашлось сразу пяти пудов синей краски…
Так они и не купили её. Однако продавцы стали рассказывать покупателям, что вот-де какая пьеса идёт сегодня в театре, и быстро весь город узнал интересную новость.
По всему городу к тому же были расклеены афиши на синей бумаге, извещавшие о пьесе.
Словом, когда во втором часу дня Козодавлев-Рощинин и Волпянский, усталые и измученные, явились в театр, — «фортель» их оказал уже своё действие. Продажа билетов в кассе шла довольно бойко.
— Андрей Иванович, батюшка, что же вы это делаете? — Встретил антрепренёр комика. — Не идёте — мы репетиции без вас не начинаем, продажа билетов пошла, а мы не можем репетировать без вас… Я посылал за вами, сам был у вас, вас дома нет… Помилуйте, первый день сбор обещает быть хорошим, а мы из-за вас репетицию не начинаем… Если вы насчёт вчерашнего инцидента, то ведь я извиниться рад… Вам Волпянский передавал?
— Передавал, передавал, — успокоил Козодавлев-Рощинин Антона Антоновича, — оттого мы с ним с десяти часов утра и бегаем по городу да о сборе хлопочем… Репетиция не уйдёт, не в ней, моя милашка, штука!