– Я бесконечно уважаю тебя, король, за то, что не отказался от Морфии Мелитенской, – признался Гуго де Пейн. – Твоя жена честно заслужила свое счастье. Господь одарит вас своей милостью, как всякого ее достойного.
– Невольно довелось внимательно присматриваться к тому, что имею, – продолжил свои откровения король. – И я увидел, к собственной радости, что Господь наградил мою старшую дочь Мелисенду острым умом – ничуть не хуже мужского. Уверен, она и сегодня смогла б заменить меня. Но… На Востоке женщина на троне не будет пользоваться великим уважением, даже если у нее голова ученого мужа. Требуется мужчина рядом – знатный, могущественный, храбрый.
– Ты желаешь, чтобы я привез еще мужа для твоей дочери. – Гуго де Пейн надеялся, что сейчас он пошутил.
Король не собирался смеяться и даже не улыбнулся, немало испугав магистра своей серьезностью.
– Совершенно верно ты меня понял, дорогой Гуго. – К ужасу тамплиера Балдуин подтвердил, что пошутить у магистра не получилось. – Только задача твоя несколько упрощается.
– Наивный, я полагал, что должен всего лишь где-то найти армию, перевезти ее в Палестину и разгромить всех сарацин. Оказывается, это еще не самое сложное, что меня ждет.
– Выслушай меня, не перебивая, – попросил иерусалимский монарх. – Лет шесть назад паломничество совершал Фульк Анжуйский. Ты помнишь этого храброго графа, который почти два года провел на Святой земле.
– Разумеется, я прекрасно помню этого замечательного молодого человека, – не удержался тамплиер. – Он несколько раз провожал вместе с нами караваны паломников, и благодаря его мужеству многие франки и германцы сумели вернуться на родину. До сих пор он каждый год пересылает на нужды ордена некоторую сумму денег.
– Он понравился не только тебе и мне, но и моей дочери Мелисенде.
– О чем ты, король?! – ужаснулся де Пейн словам человека, верность которого супружескому долгу только что похвалил. – Граф женат на женщине, принесшей ему в приданное великолепнейшее графство Мэн и подарившей четверых детей.
– Увы… Добродетельная Ирменгарда Мэнская скончалась несколько месяцев назад, – со скорбным выражением лица сообщил Балдуин.
– Жаль. Хотя я был знаком с графиней только по рассказам Фулька Анжуйского, но отзывался граф о жене всегда с теплотой и почти с юношеским восхищением.
– Ничего не поделаешь: все мы рождаемся, чтобы когда-нибудь умереть. Господу лучше известно, какой кому отпущен срок. Поговорим о живых, а о мертвых заботятся мертвецы, – закончил минуту скорби по графине Мэнской Иерусалимский король. – Я заметил, что граф Анжуйский несколько раз останавливал на моей дочери взгляд – более долгий, чем дозволяют приличия. Тогда я был готов расценить это как наглость. Теперь на Фулька я не в претензии. Видимо, в отличие от меня, он предчувствовал, что с Мелисендой его еще сведет судьба. Теперь, когда я узнал о смерти Ирменгарды, вдруг вспомнил пристальный взгляд графа. Кстати, очень хорошо, что ты знаком с графом Анжуйским.
– Понятно, теперь ты, Балдуин, предлагаешь человеку, посвятившему себя служению Господу, сделаться сводникам.
– Надеюсь, Господь будет только рад, если с твоей помощью несколько человек станут счастливыми. И еще более ты будешь обласкан Всевышним, если граф Анжуйский поможет христианам сберечь святые места.
– Но я никогда не занимался такими делами.
– Ничего сложного нет, – пытался успокоить друга Балдуин. – Начнем с того, что ты знаешь мнение мое и мнение моей дочери о графе Анжуйском. Сами мы не можем предложить ему руку и сердце, но если ты расскажешь Фульку о нашем к нему отношении, то в этом нет ничего зазорного. Далее на его лице ты легко прочтешь ответ. И если он согласен, то передашь мое приглашение посетить Иерусалим, – и в конце пояснений спросил: – Ведь все просто, Гуго?
– А если он не согласится приехать в Иерусалим?
– Желательно выяснить причину отказа. Но если не получится, забудь об этом поручении.
Отъезд магистра было решено держать в тайне – слишком многое зависело от этой поездки. И Гуго де Пейн только в день отплытия смог проститься с Понтием и рассказать, что отправляется совсем не для защиты пилигримов.
– Твое путешествие займет много времени, – печально промолвил иудей.
– Да. Мне не хочется расставаться с Иерусалимом, Голгофой, руинами Храма Соломона и конечно же с тобой, Понтий. Мои корни в этой земле, и я обязательно вернусь, чтобы остаться здесь навсегда.
– Ты взял хитон? – тревожно спросил иудей.