– Короля тревожит более всего то, что у него нет наследника мужского пола, – наконец собрался с духом тамплиер.
– И надежды на его рождение не осталось?
– Увы… – вздохнул магистр. – Балдуин и Морфия уже в том возрасте, что приходится думать о завещании.
– Я так понимаю, король решил: кому передать иерусалимский трон? – заинтересовался Фульк Анжуйский.
– Мелисенда – старшая из дочерей – вне всякого сомнения, достойна принять корону.
– Я помню эту чудесную девушку, – живо отозвался граф. – Она замужем?
– Нет. Желающих очень много, но король, и сама принцесса, понимают, что будущий избранник должен стать опорой иерусалимскому трону.
– По крайней мере, кто-то есть на примете? – Фульк уже не мог сдерживать растущее любопытство.
– Кстати, – как бы между прочим вспомнил магистр, – король и его дочь помнят тебя. И особенно часто о тебе стал заходить разговор, когда пришло известие о кончине благородной Ирменгарды… Прими мои соболезнования.
– Уж больше года минуло с тех пор, как этот мир покинула женщина, которую мне не в чем было упрекнуть за все годы нашего брака, – произнес с печалью в голосе Фульк, но далее голос зазвучал бодрее. – И на смертном одре Ирменгарда проявляла удивительную заботу обо мне. Она умоляла после ее смерти не оставаться в одиночестве и выражала надежду, что я встречу достойную женщину.
– Видимо, она предчувствовала, что через новый брак ты сможешь оказать помощь величайшему христианскому делу, – предположил Гуго де Пейн.
– Так, значит, Мелисенда вспоминала обо мне? – вновь захотел услышать Фульк.
– Не буду больше увиливать, ибо мое стеснение доведет до лжи. Вот ведь как бывает, когда берешься не за свое дело… – смущенно промолвил магистр. – Дело в том, что король меня и послал выяснить, как ты относишься к женитьбе на его старшей дочери – Мелисенде. Разумеется, тебе придется оставить свои прекраснейшие графства и принять на себя заботу о не столь большом Иерусалимском королевстве. Оно со всех сторон окружено врагами, но разве не почетнее стать королем на Святой земле, чем оставаться графом и вассалом двух королей здесь?!
Магистр столь же откровенно задел самый чувствительный уголок души любого рыцаря, а тем более, графа – тот, где обитает честолюбие. Это оно заставляло тысячи и тысячи благородных отпрысков многих европейских фамилий оставлять свои дома, богатство, молодых и красивых жен и отправляться за славой в пески Палестины.
– Благодарю тебя за откровенность, Гуго де Пейн, – искренне произнес Фульк. – Это свойство все реже встречается в людях. Даже славные рыцари, пользующиеся мечом чаще, чем словами, научились изъясняться как еврейские торговцы рухлядью. Придется и мне ответить столь же прямо.
– И каков будет ответ, – насторожился де Пейн, чувствуя холодок на душе – примерно такой, когда он – юноша, лицо которого еще не знало бритвы, – в первый раз стоял на поле перед своим первым сражением с врагом.
Граф Анжуйский немного слукавил: вместо того чтобы сказать «да» или «нет» (чего, собственно, и ждал Гуго де Пейн), он принялся за рассуждения:
– Я свободен, прошло время, которого требовала память моей обожаемой Ирменгарды и человеческая традиция. Не буду скрывать, Мелисенда мне очень понравилась; когда я на нее смотрел, признаюсь в грехе, то забывал о моей любимой графине Мэнской, подарившей мне двух лучших на свете сыновей и двух красивейших дочерей и принесшей в приданое целое графство. Меня влечет к себе Святая земля; а от протянутой руки иерусалимского короля отклониться едва ли у кого-то хватит неблагодарности. Только одно меня беспокоит: мои дети, которые остаются здесь…
Когда пришла пора произнести слова согласия либо отказа, Фульк вновь замолчал.
– Так что тебя тревожит? – не выдержал интриги Гуго де Пейн. – Французский король – твой друг и твоя надежная защита. Хотя, я не знаю твоих отношений с английским королем, ведь ты являешься и его вассалом…
– С английским королем у меня были сложные отношения, когда я в первый раз совершал паломничество к святым местам. Теперь с Генрихом мы лучшие друзья и довольно близкие родственники: совсем недавно мой сын и наследник Жоффруа женился на его дочери Матильде. Теперь вот ждем наших общих внуков, – похвастался Фульк. – Беспокоят меня собственные вассалы. И более всего один из них…