Синклер уставился на него.
— Что ты говоришь? Они не удержали вершину?
Морэй поджал губы и покачал головой.
— Хуже, Алек. Они потеряли всё. Я видел, как мусульмане захватили Истинный Крест, видел, как упал шатёр короля, а считаные мгновения спустя услышал громовые победные крики сарацинов. Мы проиграли битву, Алек, и, боюсь, потеряли всё королевство.
Потрясённый, лишившийся дара речи, Синклер попытался сесть, но у него перехватило дыхание, краска отхлынула от лица, глаза закатились, и, конвульсивно дёрнувшись, он снова лишился сознания.
Не зная, что именно причиняет его другу боль, Морэй ничем не мог помочь, ему оставалось только ждать. Но на этот раз Синклер быстро пришёл в себя. Хотя лицо его всё ещё было белым и измученным, он заговорил чётко и ясно:
— Я что-то сломал. Наверное, руку, а может быть, плечо. Ты видишь где-нибудь кровь?
— Нет. Когда я нашёл тебя здесь, первым делом поискал раны. Ты был без сознания, у тебя было выбито плечо, и я поспешил вправить его, пока ты не чувствуешь боли.
Он поколебался, потом усмехнулся.
— Вообще-то я не умею вправлять кости. Я только дважды видел, как это делается. Кроме вывиха, я не нашёл никаких повреждений, а тебе, видишь, удалось-таки найти.
— Эх... Очевидно.
Синклер глубоко вздохнул.
— Послушай, помоги мне сесть и прислониться спиной к камню. Так будет легче понять, где именно болит. Только поосторожнее, не убей меня ненароком.
Морэй промолчал, не оценив чёрного юмора друга, и постарался приподнять Синклера так, чтобы тот смог усесться поудобнее. Однако сделать это оказалось непросто: левая рука тамплиера бессильно свисала, малейшее движение отдавалось в ней невыносимой болью. Кость верхней части руки — Морэй знал, что у этой кости есть название, но совершенно не помнил, какое именно, — была сломана чуть выше локтя. В конце концов ему всё же удалось усадить друга, после чего он снял с Синклера поясной ремень и примотал им раненую руку к боку, зафиксировав в таком положении, чтобы уменьшить боль.
Покончив с этим и вернувшись на прежнее место, Морэй осознал, что сверху больше не доносится ни звука, а он даже не заметил, когда всё стихло. Потом он поймал на себе пристальный взгляд Синклера.
— Расскажи мне, что ты видел, — попросил храмовник.
Синклер слушал, и его лицо становилось всё более напряжённым. Но он молчал, пока Морэй не закончил рассказывать, да и после этого долго сидел с угрюмым видом, молча покусывая губу.
— Будь они все прокляты! — вырвалось наконец у храмовника. — Они сами навлекли на себя это своей завистью и раздорами. Я нутром чуял, чем всё кончится, с того момента, как вчера они решили прервать марш к Тивериаде. Для подобного решения не было серьёзных причин, ни единого веского довода, каким мог бы подкрепить свой приказ хороший командующий. Мы уже проделали двенадцать миль по адской жаре, нам оставалось сделать меньше шести. У нас была возможность ещё до наступления ночи оказаться в полной безопасности; всё, что для этого требовалось, — продолжить марш. Останавливаться было предельно глупо!
— Этой глупостью ваш злобный и самонадеянный магистр Храма де Ридефор хотел досадить графу Триполитанскому. А Рейнальд де Шатийон поддержал де Ридефора, воспользовавшись своим влиянием на короля, и склонил Ги к тому, что король согласился с таким безумным решением.
Синклер застонал от боли и сжал сломанную руку здоровой.
— Насчёт де Шатийона спорить не буду, — произнёс он сквозь стиснутые зубы. — Это самый настоящий злобный дикарь, позорящий Храм и то, ради чего Храм существует. Но де Ридефор — человек принципов. Он считает Раймонда Триполитанского изменником нашего дела. У него имелись веские причины не доверять Раймонду.
— Может быть, но из всех наших вождей лишь граф Триполитанский выказал хоть толику здравого смысла. Это ведь он назвал безумием намерение покинуть надёжный оплот в Ла Сафури, когда Саладин двинул в поход свои орды, — и был прав.
— Так-то оно так, но раньше он вступал в союз с Саладином, а после изменил этому союзу... Во всяком случае, пытался представить всё именно в таком свете. И его союз с султаном стоил нам гибели ста тридцати храмовников и госпитальеров при Крессоне в прошлом месяце. Де Ридефор прав, что не доверяет ему.
— Только тех воинов потерял не кто иной, как де Ридефор. Это он бросил их в безумную атаку против четырнадцатитысячного конного войска, и они пали жертвой его самонадеянности и вспыльчивости. Раймонда Триполитанского там и близко не было.
— Не было, но если бы Раймонд Триполитанский не разрешил армии Саладина пройти в тот день по своей земле, при Крессоне не оказалось бы и четырнадцати тысяч всадников, с которыми столкнулся де Ридефор. Может быть, великий магистр и виноват, но главная вина лежит на графе Триполитанском.