— До свидания, Карина Карловна.
— У-у!
Как только закрылась дверь, Рыжик сразу втопил на улицу и где-то спрятался. Тобик не знал, что и думать. Уже стемнело. Он стоял у подъезда и ждал. Рыжик появился так же внезапно, как исчез.
— Ты чего, голос потерял?
— Не, в коридоре у неё тоже горшок стоял.
— Ну и что?
— Для вороны вороватой
Я три дня махал лопатой
И за это мне она
Горстку семечек должна. В горшке только три было. Теперь у нас оборотные семечки есть!
— Ты их в рот, что ли, спрятал?
— Ну а куда же ещё, у меня карманов-то нету!
— Всё равно без спросу — не хорошо!
— Так и знал, что ты это скажешь. Я их честным трудом заработал!
— Пробовать будешь, или посадим?
— Торопиться некуда, мне и белкой хорошо. В деревне их посадим. А пока я их спрятал.
— Пошли, в коробке под кроватью переночуешь, как раньше!
— Не, извини, я в лес. А завтра к Дарёнке наведаюсь, ей всё расскажу!
— А мне ещё целую неделю учиться…
Глава 4 Призрак Старого Учителя
Вот и отцвёл яркий май, началось в прихопёрской степи долгожданное лето. В начале июня входят травы степные в самую силу. Наливает их солнце теплом, питают буйные грозовые ливни водой, отдаёт вековую жизненную силу благодатная чёрная мать-земля и колышит вольный ветер. В редких, заповедных местах увидеть можно в наши дни, какой была степь, пока не распахали её люди. Найдите, посмотрите как льются под ветром на зелень лугов серебряные ковыльные волны, как волнуется это бескрайнее степное море и уходит седой ковыль в дальнюю даль, в самое белёсое летнее небо! И если есть в вас хоть капля степной буйной крови, заиграет она, закипит, разбередит душу и позовёт в эту необъятную даль, туда, в живое, чистое, родное…
«Эх, коня бы, да в галоп по этим лугам!» — думал городской мальчишка, который и на коне-то сроду не сидел, и ковыльную степь, оставленную по какой-то прихоти местных хлеборобов углом вдоль оврага и его отвершка, видел впервые. А всё ж та кровь в нём была! Потому и рвался на лето из города он сюда, в Отрадное, к бабушке Нюре и сестрице Дарёнке. Потому и поднялся ранним утром, вышел за село в поле просто так, вдохнуть свежего ветра.
А ту самую, дикую, первозданную степь видела в то же время во сне девочка. Зелёно-серебряное, безбрежное море ковыля волнуется под суровым ветром. Кое-где равнина расцвечена голубыми извилистыми ленточками рек, окаймлённых густыми дубовыми лесами. Кажется, никем не обитаемое это огромное пространство земли. Но вот вдалеке, у самого восходящего над этим волшебным миром солнца, видны три всадника. Резво, широкой рысью идут буланые кони, будто влитые сидят на них казаки, бородатые, в синих чекменях и черных шапках-трухмёнках. Изострены богатые сабли в серебре, горит золотом на солнце наборная сбруя. Едут по степи три казачьих атамана. Встаёт солнце зарёй кровавою, стучат дятлы в сосняках за туманами, плещут в небо с болотных топей стада лебедей белокрылых, кружат в синем небе чёрные коршуны, едут атаманы по земле родной. Ложится на землю ночь росой студёною, соловьи в дубровах плетут узоры напевные пересвистом, рыщут по лощинам да оврагам волки серые, на лунный свет воючи, едут казаки в дальнюю даль. Скачут они день, и два без продыха, а к утру третьего дня видят пред собою огромный дуб вековой стоит в поле неведомом. Спешились атаманы, преклонили колени, поднялися да стали речь держать:
— Вещун-птица! Мы пришли тебе поклониться! Выйди-покажись, чёрным вороном обернись! Пришли мы к тебе издалече, вещай нам правду языком человечьим! Судьбу нам предскажи, да как нам быть укажи!
Тут из расщелины, из густых ветвей дубовых вылазит, на свет белый щурясь, огромный ворон. Оглядел неспешно он атаманов, да от взгляда его кровь в жилах стынет, свет в очах меркнет. Но не дрогнули храбрые атаманы. И говорит тогда ворон человеческим голосом:
— Подняли вы, атаманы, народ лихой на дело кровавое. Хотели вы, атаманы, чтоб вольным был казачий тихий Дон да быстрый Хопёр. Крушили вы силу злую, народ русский гнетущую. Пограбили вы караваны купеческие да казну царскую-боярскую. Собрали вы, атаманы, сокровища несметные, били воевод, да бояр, да степных татар. Да только пришёл конец вашей удали. Шлёт нечестивый Ероха-царь драгун своих полчища, велит изловить вас, да предать смерти лютой. Те драгуны идут на вас с полуночи, а с полудня на вас старшина казачья поднимается, царю Ерохе верная. Не бывать вольным Хопру быстрому, а быть на земле этой Руси Великой. Не бывать вольным тихому Дону, а служить его сынам русскому царю верой и правдой. И ваша судьба горькая мне ведома. Ты, гордый атаман Кондрат, пойдёшь против старшины казачьей к Азаку-городу, окружён будешь, да в полон не сдашься, от своей сабли смерть примешь. Ты, лихой атаман Лукьян, на полночь пойдёшь с драгунами биться, да в том бою и погибнешь. А ты, мудрый атаман Игнат, уведёшь людей верных на чужбину, там и умрёшь. Но прежде закон свой людям своим дашь, и будут они чтить его триста лет, по чужим краям скитаясь. А всё ж помогу я вам, атаманы. Укажу я место заветное, куда сокровища свои вы схороните, и положу на то место заклятье страшное. И будет вечным стражем того места первый убитый в бою казак. Знаком моим будет камень, как я, чёрный, и казак тот будет чёрным, а сабля его — огненной! Будет он хранить ваше сокровище для дела правого, вашего заветного, и никто из людей того сокровища не коснётся!