– И испортить сюрприз?
Делая короткие осторожные шажки, он дал ей вывести себя на улицу, заметив, как солома под ногами сменилась неровными булыжниками, а пыльный воздух молотильни – резким запахом скотного двора.
Через некоторое время она снова заговорила:
– Почти пришли.
Он представил себе её лицо с высокими скулами, полные губы, чуть вздёрнутый нос. И эти глаза, такие тёмные при свете свечей, что зрачок и радужная оболочка, казалось, сливались в одно целое и превращались в два бездонных колодца черноты. Когда она радовалась, она откидывала назад свои длинные волосы, такие чёрные, что они казались синими, и хохотала, как бестия. Когда она злилась, она зачёсывала их вперёд, как блестящий занавес, через который она смотрела пронзительно-пристальным взглядом, одной рукой сминая ворот своего ярко-красного плаща возле шеи, другую сжимая в кулак…
– Что на тебе надето? – спросил он, удивлённый, что его мысли обретают голос.
Серафита усмехнулась. Она приблизилась к нему, лицом к лицу, и он почувствовал, как его щёки краснеют от её горячего пряного дыхания.
– А что ты хочешь, чтобы было на мне надето, Мика? – выдохнула она.
Мика взволнованно сглотнул.
– Я… Не… Ничего, я ничего…
– Ничего, Мика? – перебила она. – Очень дальновидно с твоей стороны…
– Нет, я не это имел в виду, – запротестовал он, и по его коже побежали мурашки. – Я просто хотел узнать…
– Не стою ли я перед тобой голая?
Когда он снова попытался возразить, она не дала ему произнести ни звука и сжала его ладони в своих – движение, от которого Мика почувствовал себя слабым, как новорождённый жеребёнок. Место, куда они пришли, было ему незнакомо. Там было прохладно и свежо, и он заметил, что звуки их шагов мягко отдаются эхом со всех сторон, будто они оказались во дворе-колодце.
Серафита отпустила одну из его ладоней и взяла Мику за локоть.
– Сделай шаг назад и садись, – сказала она, направляя его.
Его икры коснулись чего-то твёрдого, и он опустился на жёсткое кресло. У кресла была высокая спинка и прямые подлокотники; Мика положил на них руки, и его ладони легли на гладкие резные медвежьи лапы. Серафита крепко сжала его предплечья; она наклонилась вперёд, и Мика задрожал, ощутив тепло её тела так близко к себе.
– Вот-вот начнётся процесс, – объявила она. Её дыхание было сладким и влажным.
– Процесс? – переспросил он. – Какой процесс?
– Сейчас увидишь, – сказала она. – Вернее, не увидишь, – добавила она и засмеялась. – Только не трогай повязку, Мика. Я не желаю, чтобы ты подглядывал.
Он кивнул. Она отстранилась. Её прикосновения оставили след на руках Мики, как отпечатки пальцев на оконном стекле.
– Не шевелись, – сказала она. – Сейчас я займусь тобой.
Мика сидел неподвижно, выпрямившись в кресле с высокой спинкой, и руки его казались такими же деревянными, как жёсткие подлокотники, за которые он держался. Он слышал приглушённое пение птиц и далёкий скрип плугов, обрабатывающих поля; где-то позади него плескалась вода. И когда он сделал вдох, то почувствовал в воздухе аромат цветущих роз.
– Открой рот.
– Нет, – пробормотал он сквозь стиснутые зубы. – Зачем?
– Просто открой рот, – ответила она с просящими нотками в голосе. – Поверь мне, – тут она сделала паузу. – Ты же доверяешь мне, Мика? Просто открой рот.
Он почувствовал, как что-то приблизилось к его губам.
– Что это? – спросил он. – Это что-то вкусное, Серафита? Мне понравится?
– Ну почему, Мика! – вскричала она голосом, который ничего хорошего уже не сулил. – Клянусь, ты так же упрям, как вьючный вол под седлом! А теперь слушай, и повторять я не буду: открой рот и держи язык за зубами – но не в прямом смысле! На время процесса твой язык, Мика, принадлежит мне.
Он чуть разомкнул губы, и о его нижние зубы звякнул гладкий металл. Это была просто ложка, но в ней что-то было, и на его лице отразилось недоверчивое ожидание.
– Ну? – спросила она радостно и медленно вытащила ложку у него изо рта.
Он нахмурился.
– Сладко, – сказал он.
– Сладко, – повторила она. – И всё?
Содержимое ложки обволакивало его язык.
– Это что-то густое и липкое… солодовый сироп?
– Солодовый сироп? – рассмеялась она. – Это намного лучше, Мика.
– Это вкусно, – сказал Мика и кивнул; пока сладкая вязкая жидкость растекалась по языку, его нос морщился от удовольствия. – Может, это мёд?
– Это и есть мёд! – воскликнула она. – Лучший мёд из отцовских ульев, подаётся только к главному столу – и только по праздникам!
Мика кивнул.
– Похоже, я в жизни ничего вкуснее не пробовал.
Он почувствовал, как мягкий палец подхватил стёкшую ему на подбородок каплю мёда и вернул обратно в рот. Он старательно облизнул палец.