Раз явилась старуха к нему. Удивительно ей,
Что тюльпаны его ее роз престарелых желтей.
Говорит: «Кипарис! Что ты вянешь? Испил ты водицы
Не простого ручья, ты напился из царской криницы!
Почему ж пожелтел? Никаких ты не терпишь обид.
Среди радости общей зачем же печален твой вид?
На лице молодом словно след долголетья и боли,
И тюльпаны твои уподобились желтофиоли?
Ты поверенный шаха, он сердце раскрыл пред тобой.
Уподобься ему и лицо для веселья раскрой.
Благомилостив шах — и у подданных лица румяны,
А румянее всех у ревнителей шахской охраны».
Он старухе в ответ: «Неправа ты в сужденье своем,
Говоришь ты, не зная, что в сердце творится моем.
Мне такое страданье приносит мое же терпенье!
И лицо желтизной мне окрасило тоже терпенье.
Шах измерил меня недостойного мерой своей,
Шах со мной поделился, почтил меня верой своей.
Мне открытые тайны велики и необычайны,
Никому не могу я раскрыть те великие тайны.
Все ж от шаховой тайны не столь молчаливым я стал,
Чтоб о всяких делах вообще говорить перестал.
Но с тобою, старуха, не стану болтать и смеяться:
Птица тайн с языка неожиданно может сорваться.
Если тайна из сердца наружу не выйдет, тогда
Сердце пусть обливается кровью, теперь и всегда.
Если ж тайну раскрою, то счастья лишусь я всецело,
Клятву я преступлю — пропадет голова, и за дело».
Отвечала старуха: «Искать не пытайся в другом
Настоящего друга, — найдется в тебе лишь самом.
Тем, кто всех откровенней, оказывать бойся доверье,
Даже собственной тени оказывать бойся доверье.
Лучше это лицо ты монетою желтой зови, —
Хуже всей голове потонуть по заслугам в крови»[122].
Часто слышится мне, как в ночи раз за разом, тревожно
Голова говорит языку: «Берегись! Осторожно!»
Чтоб на плаху не лечь, свой язык ты не делай мечом[123].
Ты не день, — а лишь дню раскрывание тайн нипочем.
Коль завязан язык, человек беззаботен и весел, —
Только бешеный пес свой язык чуть не до земли свесил.
Благо будет тебе, коль удержишь под нёбом язык.
Хорошо, если меч не к ладоням, а к ножнам привык.
Многим сроду известно, что это и мудро и верно, —
И беда голове, коль язык говорлив непомерно.
Если будешь фиалкой, чьим запахом каждый влеком,
То тебя обезглавят твоим же они языком.
Пусть в посудине рта он молчит, не мешая дыханью,
Чтоб потом голова не воскликнула «ах!» над лоханью.
Усладительна речь — всё же накрепко губы зашей:
Забываться нельзя — за стеною немало ушей.
Слов не слушай дурных — надо ныне страдать глухотою,
И молчи о дурном — надо ныне дружить с немотою.
Что бы ты ни писал, придержи осторожно калам.
Если пишет другой, ты язык свой завязывай сам.
Бее смывай как вода, что услышать успел от другого.
Будь как зеркало нем: что увидел, об этом ни слова.
Что ревнивцу привиделось ночью, о том нипочем —
Хоть оно и чудно! — никому не расскажет он днем.
Нет сомненья, что купол, сияющий звездами ночью,
Днем расскажет едва ли, что видел он за ночь воочью.
Если хочешь у звезд благонравью учиться, то днем
Разглашать не подумай, что в сумраке видел ночном.
О глубокая ночь! В ней сокровища мира таятся.
В ней премногих сердец драгоценности тайно хранятся.
Кто в заботе о главном несется, как молния скор,
Не расскажет другому, на чем остановится взор.
Чья ввыси голова за девятое небо выходит,
Мяч свой с поля игры как прямой победитель выводит.