«башмак», соответствующий по диаметру стволу Башмак, оболочка или поддон, был сконструирован довольно хитроумно. Он начинал разламываться уже по мере прохождения снаряда через ствол, однако крошился и разлетался в разные стороны только по выходе боеголовки оттуда под влиянием момента вращения, после чего вольфрамовый сердечник устремлялся к цели с очень высокой скоростью. Проведя несколько проб с 20-мм стволом, разработчики воплотили свои изыскания в «подкалиберный снаряд с отделяющимся поддоном» (Armour Piercing Discarding Sabot -APDS) для 6-фунт. пушки. Снаряженный, он весил 3,25 фунт. (1,47 кг), достигал начальной скорости полета в 1234 м в секунду и пробивал 146-мм броневой лист на дистанции 1000 ярдов (915 м). В действующие части APDS поступил в июне 1944 г., как раз к началу боев в Нормандии.
Очень кстати для британцев, поскольку к 1944 г. танкостроители шагнули далеко вперед по сравнению с уровнем 1939 г. Танковое бронирование стало куда более толстым (немецкий «Тигр» II имел 100-мм лобовую броню корпуса и 150-мм - башни, тогда как «Ягдтигр» - 250-мм лобовую и 150-мм - башни), значительно улучшилось и вооружение машин. «Тигр» II оснащался 88-мм пушкой, способной вывести из строя любой танк с расстояния свыше 1500 м, а «Ягдтигр» - 128-мм пушкой, пробивавшей 200 мм брони на дистанции 1000 м. Показателей этих немцам пришлось добиваться без применения вольфрама, поскольку союзническая блокада фактически лишила их притока вольфрамовой руды, так что в 1943 г. все запасы ценного материала были отданы на изготовку производственного оборудования и с применением вольфрама для изготовления боеприпасов пришлось покончить.
Британия подобных трудностей не испытывала, а посему продолжала разработку APDS для 17-фунт. (76,2-мм) противотанковой пушки, в то время как американцы приступили к работе над APCR и APDS, предназначенных для 76,2-мм (3-дюйм.) и 90-мм (3,54-дюйм.) орудий.
К тому времени военные специалисты на практике изучили слабые места танков. Стрелков учили целиться в «центр видимой массы» объекта, а не умничать и выбирать какие-то особые места, между тем опытный и хорошо знающий орудие, прицел и боеприпасы наводчик мог обычно с более близкого расстояния выбрать некую наиболее подходящую точку, при условии, что цель оказывалась достаточно любезной для того, чтобы позволить ему сделать это. Если танки шли в лобовую, то особенно выбирать не приходилось, однако, когда выдавалась возможность выстрелить в борт или в корму, тут предоставлялся некий «простор для творчества». Лучшим выбором служил, конечно, моторный отсек, поскольку борта и корма отличались, как правило, более слабой защитой: одного снаряда могло хватить, чтобы лишить танк подвижности. Однако и потерявший ход танк продолжал представлять опасность - башня вращалась, и орудие продолжало стрелять, - вместе с тем он становился лучшей мишенью, тогда можно было надеяться вторым выстрелом в корпус вывести из строя экипаж осколками или же вызвать детонацию боеукладки, что приводило к взрыву всей машины. На выбор, стрелок мог прицелиться под башню. Любое попадание в эту уязвимую область могло при вести к ее заклиниванию. После того как она переставала вращаться, в дело могли вступить пехотинцы, которые, подкравшись с безопасных направлений, получали возможность заложить подрывной заряд. Или же артиллерист мог сделать третий выстрел и прикончить машину.
Немецкие солдаты на Восточном фронте открыли для себя уязвимость советского Т-34 в области башенного погона и разработали почти самоубийственную тактику, которая, как правило, срабатывала, хотя пехотинец и шел на очень большой риск. Солдаты заготавливали подрывной заряд, состоявший часто из связки гранат, дожидались, когда танк проследует мимо, запрыгивали на крышку моторного отсека и подсовывали связку под башню, выступавшую и как бы нависавшую над корпусом сзади. Взрыв в таких случаях всегда приводил как минимум к заклиниванию башни, а при более удачных обстоятельствах даже сдвигал ее с погона и уничтожал экипаж.
Если же командир танка открывал люк для лучшего обзора - а так поступали многие, -он становился особенно уязвимым. После первых высадок британцев в Италии в июле 1943 г. сержант Эванс из Дорсетширского полка командовал взводом, дислоцированным на основной дороге в месте, где та пролегала через пролом в горе. Когда появился взвод немецких бронемашин и головной автомобиль поравнялся с позицией Эванса, тот выпрямился и пропихнул гранату в открытую башню, уничтожив экипаж. Машина, естественно, встала и заблокировала дорогу, а потому оставшимся немецким бронеавтомобилям пришлось отступить. Так Эванс заработал наградную планку к своей Военной медали.
Конечно же, гусеницы всегда были уязвимы перед минами, артиллерийскими снарядами и подрывными зарядами, хотя иногда из-за довольно большого расстояния между траками и катками подрывной заряд взрывался, не причиняя особо сильного вреда. Артиллеристы редко метили в гусеницы, прежде всего потому, что танки обычно находились в таком положении, что траки их не слишком хорошо просматривались. Однако, если стрелок все же бил по ходовой части и при этом промахивался по механизмам, снаряд неизбежного попадал в корпус и пробивал его, так что какой-то результат такая стрельба все равно давала.
Между тем, как уже говорилось выше, избрав целью гусеницы или катки, атакующий лишал танк подвижности, но и после этого он продолжал оставаться опасным, так что приходилось продолжать бой, чтобы заставить замолчать вооружение.
Кроме артиллерийского огня, мин и гранат использовались и другие средства, в том числе пламя, поскольку танк нес в себе горючее и боеприпасы. Если оно добиралось до того или до другого, последствия бывали обычно весьма легко предсказуемыми. Тут нельзя сбрасывать со счетов и психологический эффект - трудно не утратить душевное спокойствие, сидя в стальном ящике, перед угрозой струи жидкого огня. Между тем, принимая во внимание то, что танки были сконструированы с умом, а их топливо и боеукладка тщательно защищались, при условии, что экипаж сохранял выдержку, пламя вряд ли могло привести к фатальным результатам. Горящая жидкость часто сгорала и стекала на землю, и, если водитель продолжал движение, а стрелок бил по источнику огня, для танка имелись все шансы выйти победителем из схватки. При известной вязкости горючей жидкости была велика вероятность того, что она, попав на гусеницы и катки, вызовет возгорание резины, что, однако, тоже не послужит условием немедленного выхода танка из строя.
Во многих посвященных боевому искусству текстах рекомендуется бросать зажигательные гранаты на крышку моторного отсека в расчете на то, что это вызовет воспламенение системы подачи топлива, однако зажигательные гранаты не находили обычно широкого применения (если не считать недоброй памяти британской гранаты № 76, о которой мы тут говорить не будем) и часто взрывались на крышке двигателя без малейшего вреда для последнего. Не обходят наставления вниманием и бутылки, начиненные воспламеняющимися жидкостями, - «коктейли Молотова». В служебном руководстве «Борьба с танками и методы их уничтожения. Брошюра по обучению личного состава № 42», изданном в августе 1940 г., говорится: «Бомбы следует бросать на жалюзи и вентиляционные отверстия, чтобы горящая жидкость проникала в танк и сделала его непригодным для жизнедеятельности экипажа или же привела к возгоранию машины… Не следует подчиняться первому импульсу просто метнуть снаряд в танк. Лучше всего бросать бомбу с навеса, в том случае, если нельзя сделать это из окна здания или с какой-то другой, расположенной над танком, позиции…»
Газ также относился к перечню вооружений, которые часто упоминались в период с 1938 по 1940 г. И снова, если экипаж не поддавался панике и надевал маски, он не подвергался особой опасности, поскольку самому танку газ никакого вреда принести не мог. Самая большая сложность для атакующего заключалась прежде всего в том, чтобы газ попал внутрь танка. Тут немцы опять проявили находчивость: помимо боеприпасов с бронебойными сердечниками для 7,92-мм противотанкового ружья имелись и такие пули, которые содержали в себе маленькие капсулы со слезоточивым газом. Предположительно - никто так и не обнаружил официального подтверждения целей этой немецкой инновации - задача состояла в том, чтобы пуля, преодолев бронирование, высвободила газ внутри танка и, вызвав приступы кашля и слезы у экипажа, заставила его потерять контроль над машиной на достаточно долгий период времени, который позволил бы какому-то по-настоящему смертоносному оружию сказать свое решающее слово. Если затея действительно состояла в этом, то надо сказать, что она провалилась, ибо никто никогда не докладывал о том, что стал объектом действия слезоточивого газа после попадания в боевое отделение танка немецкой противотанковой пули. Образчики данного вида боеприпасов достались союзникам только в 1941 г., когда при исследовании трофеев и выяснилось наличие в пуле капсулы с газом.