Борис Путилов
Сокрушение Лехи Быкова
Повесть
В начале жизни школу помню я…
1
В пятом классе к власти у нас пришел демос — общее собрание свободных граждан. Как в Афинах при Перикле. Или на наших зыйских улицах, сколько я их помню. Слабая половина человечества голоса на собрании не имела, и не потому, что мы девчонок за людей не считали, нет: в тот 1943 год, год великого перелома, томимые даже в войну жаждой реформ и преобразований, отцы нашего просвещения ввели, как в доисторические времена, раздельное обучение. Чтоб сподручнее было готовить из нас суровых воинов-спартанцев, а из девчонок, огражденных от пагубного мужского влияния, формировать высоконравственных боевых подруг.
I Как всякий возврат к старому, сия реформа принесла мало путного, лишь до времени ожесточила, одикарила наши мальчишечьи нравы, а девчонок сделала еще жеманней и глупей. Что-то ненародное, несовременное в ней было, и через двенадцать лет, срок возрастания целого поколения — к сожалению, нашего, — она рухнула.
Но о разумности некоторых школьных реформ у нас будет еще возможность поговорить. Вернемся к вопросу о власти.
Итак, в пятом классе вся ее полнота перешла к демосу. Навсегда, как казалось, и бесповоротно.
Бесповоротно и навсегда потому, что к ней мы пришли и через поклонение тиранам — сперва, и через кровавую борьбу с ними — потом.
Этот страшный хромец явился ко мне с осени, с первых уроков истории. В четвертом классе мы расстались с нашей родной и единственной учительницей Тамарой Арсентьевной. В пятом к нам нагрянуло их сразу много, на каждый предмет по учителю. Больше других нас поначалу напугала историчка.
Учительница истории Таисия Макаровна, махонькая старушонка, прозванная школярами с метким и злым зыйским юмором Тасей-Маковкой, боготворила великих завоевателей и принципалов. Может, была тут некая патология: для карлицы и старой девы, принявшей, видно, от людей-людишек немало горя, существование великих, умевших пускать кровь ничтожному обывателю, было утешением. Может быть… Во всяком случае, великие тени были ей ближе живых…
Всклокоченная, седая, крючконосая, она таскала под мышкой большой, до матерчатой основы истертый портфель, за которым, привязанные к нему лямками, чтоб не потерялись или чтоб «шалопаи», мы то есть, не украли, тянулись по полу указка и толстая ручка с 86-м пером. Она заходила в класс и, как баба-яга в ступу, влезала за кафедру, открывала свой пустой, с единственным железным клыком рот, и на стриженные от голодной вшивости под ноль головы наши обрушивались имена Рамзеса и Хаммурапи, Александра и Цезаря.
— Убившие царя Кира бросили его голову в мешок с кровью: «Ты хотел крови — напейся ее!» — кричала Тася-Маковка, и ее источенное скудным учительским пайком лицо горело белым огнем. — Но бескровная война — утопия! Слюнявый гуманизм! Все великие державы создавались на костях. Старое никогда не уходило само. Все его плотины рушились только под потоками крови!..
Она была сильным преподавателем. Страстным, знающим, от бога. И, главное, не сюсюкающим, не подлаживающимся под нас, не боящимся сложностей. С учителями нам вообще повезло. Суровый и больной директор наш Виктор Иванович Сидоров, Витя, собрал в своей окраинной школе на Зые лучших учителей Моего Города. Как это он сумел, не знаю, но факт есть факт: все наши учителя, начиная от самого Вити, ведущего математику, и кончая одноруким военруком Юркой-Палкой (Юрием Павловичем), были мастерами своего дела…
Особенно меня поразил в ее рассказах Тимур. Не тот прекрасный гайдаровский мальчик, в последователей которого, в тимуровцев, мы «играли» почти каждый день, до обморочной усталости пиля сучкастые мокрые дрова на школьном дворе, а Тимур Самаркандский, Темирленг, железный хромец, покоритель мира.
Его мы должны были проходить в шестом классе, в курсе истории средних веков, но как-то под запал, среди других завоевателей, она поведала нам и о нем… Маленький пастушок, в десять лет он еще пас овец, в пятнадцать убил первого человека, в двадцать поступил на службу к могучему шаху, чтоб затем убить и его. В тридцать четыре он стал великим эмиром, в шестьдесят девять — властителем почти всей известной в то время земли. (Тася-Маковка схватила указку, привязанную к портфелю, и, насколько доставал взмах ее короткой ручки, отполосовала на карте от Азии большущий кусок.) По старой турецкой карте Махмеда Кашгарского его владения распространялись от «земли, где живут человеко-звери» (Россия) на севере, до «области негров» на юге, от «страны амазонок» на западе и до Хины на востоке.