— Нужен трам-тарарам! Чтобы неприятель подумал: к ним в тыл зашел по меньшей мере батальон.
В прошлый раз все три роты с боем прорвались в тыл и ударили по позициям противника. Финны бежали в панике, бросив станковые пулеметы, две батареи легких пушек, боеприпасы и целехонький склад продовольствия. Но батальон — это не рота, которую всегда можно отсечь, окружить и смять. Поэтому Гаврюков взмахом руки снова приказал всем лечь. Казалось, он растерялся и теперь думал, что предпринять. Конечно, рота могла бы попытаться обойти лагерь финнов, и это решение не разошлось бы с сущностью волгинского приказа, но уверенности не было, что они не наткнутся на другой такой же лагерь неподалеку. Возможно, это была лишь одна из специальных команд, предназначенных для охраны тыла.
Гаврюков передал по цепочке, чтобы к нему подползли командиры взводов. Бакшанов подполз первым, в упор увидел холодные глаза лейтенанта. За ним подползли еще два командира взвода: младший лейтенант Егоров и лейтенант Осипов.
— Слушайте! — твердым полушепотом сказал Гаврюков. — Пошлете сейчас по одному бойцу в разведку. Егоров слева в обход поляны. Вы, Осипов, справа. А вы, Бакшанов, прикажите своему залезть вон на ту сосну. Вот бинокль. Пусть все высмотрит и доложит. Пятнадцать минут сроку. Выполняйте!
— Вы что решили, товарищ лейтенант? — спросил Егоров, и в его пухлом юношеском лице отразилось недоумение.
Гаврюков не любил вопросов, он считал, что его приказы и без того всегда четки и ясны и разъяснений не требуют. Егоров подождал секунду-другую и пополз обратно.
Нет, Гаврюков не растерялся. Он принял решение, и теперь ему надо было только знать, нет ли рядом других команд и что представляет собой эта встретившаяся на пути.
Разведчики уползли, поснимав с себя все лишнее: скатки, вещевые мешки, противогазы и панцири.
Бакшанов, лежа за кустиком осота, некоторое время наблюдал за Милютиным, которого он послал в разведку, глядел на еле чадившие костерки на поляне, но частые стволы сосен мешали ему разглядеть, что там было еще. В лесу стояла тишина, ровная, спокойная, будто и не было час назад звучной перестрелки, которую завязал с финнами на левом фланге 1-й батальон, чтобы создать видимость попытки прорыва. Но о самом прорыве и речи быть не могло. Полк наткнулся на сплошные траншеи, идущие зигзагами среди прореженного леса, соединяющие между собой огромные железобетонные убежища для пехоты. В одном месте Бакшанов уже видел такие траншеи. Они были шириной в два метра с настилами из сосновых жердей на боковинах, с канавкой по дну для стока подпочвенной воды. По ним свободно можно было катить пушки, менять огневые позиции. Удивлялся: какую огромную работу проделали финны, чтобы построить такие укрепления. Только и оставалось, что искать лазейки на стыках в сильно заболоченных местах, куда тоже не очень-то сунешься, если не проложить гать. Сейчас рота и проползла именно по гати. Каждый боец волочил с собой по вязанке хвороста и укладывал ее по очереди, потом откатывался в сторону, пропуская следующего. «Пропади оно пропадом…» — ворчал Бакшанов, поеживаясь от озноба и отгоняя от себя въедливый карельский гнус.
Милютин уже лез на сосну. Медлительный, спокойный, невозмутимо-уравновешенный, он никогда ничем не возмущался, ни на что не роптал, только посмотрит внимательно, будто спросит: «Ты уверен, что так надо?» — и выполнит все безупречно.
Вернулся он первым, передал Гаврюкову бинокль и вместо доклада принялся чесать опухшее от комариных укусов ухо.
— Ну, кончай чесаться, — поторопил Гаврюков.
— Всех сосчитал. Тридцать два человека. Спят. Двое часовых. Один по ту сторону, другой по эту. Тоже кемарят. Ячейки у них вырыты по краю поляны.
— Значит, всего тридцать четыре?
— Нет. Всего тридцать два. Котелки и ранцы в рядок выстроены. Тоже тридцать два комплекта.
— Еще что? — спросил Бакшанов, зная, что Милютин не упустит ни одной мелочи.
— Мясо они ели. Офицер спит под кустиком на лосиной шкуре. Возле костров кости лежат.
— Так, — сказал Гаврюков. — Это хорошо.
И хотя Бакшанов не понял, что же тут хорошего, все-таки насторожился.
Еще вернулся разведчик, доложил, что он прополз далеко за поляну, но больше никого не обнаружил. Последний доклад был таким же. И тогда Гаврюков сел, оправил под панцирем гимнастерку.
— Слушать приказ! — сказал он командирам взводов. — С каждого взвода по отделению! Теми же путями окружить поляну, снять часовых, потом всех остальных — без единого выстрела. А вы, Бакшанов, сами поведете отделение. Вы же любите все делать сами?