Посовещавшись с командирами отделений всех трех взводов, Бакшанов приказал своей группе ползти за ним. Он полз осторожно, поглядывая вправо и влево, следя, как другие группы огибают поляну.
Солдаты ползли за Бакшановым так, что и хруста не было слышно, и тишина стояла такая, какой не наблюдалось за все эти дни. Был как раз тот самый час, когда сон валит даже часовых. В это время тяжело устоять против желания хоть на минуту закрыть глаза. Только страх может еще поспорить с этим желанием. Бакшанов осторожно двигал локтями, скользя панцирем по сухой земле, запорошенной павшими сосновыми иглами, упруго упирался краями подошв высветленных травой кирзовок. Следом, повторяя его движения, ползли Окутин, Иванников, Милютин и все остальные. Уже осталась позади и сосна, с которой Милютин наблюдал за лагерем, уже ясно пахло дымком, мясным настоявшимся варевом. «Неужели так крепко спят? Неужели никто не увидит, не закричит? — думал Бакшанов. — А-а, вот почему сказал Гаврюков, что это хорошо, что они мясо ели: сытый человек всегда крепко спит». Он двигал перед собой легкий десантный автомат ППС. Тяжелее было Окутину, но и тот, приловчась, вел свой ручной пулемет, ухватившись за ремень у ствола.
У кустиков волчьей ягоды Бакшанов замер. В десяти шагах стоял под сосной финский солдат. Широко расставив ноги, он опирался спиной о ствол сосны, свесив голову. На плече висел тяжелый финский автомат «суоми», похожий на немецкий «шмайссер». Поравнявшись с Бакшановым, Окутин глазами попросил разрешить ему снять часового. Бакшанов кивнул. Тот, оставив РПД, пружинисто поднялся на ноги, пошел на лахтаря, забирая к нему с левого бока. Бакшанова зазнобило. Он взглядывал то на финна, то в спину Окутина. «Да скорей же!» — уже с холодным бешенством торопил он мысленно парторга роты. Нервы в этот момент были у всех на пределе.
Часовой не вскрикнул. Бакшанов смотрел на него во все глаза, но так и не понял, что сделал Окутин. Заметил только, как лахтарь мгновенно вскинул голову и тут же обмяк, без стона, без выдоха. Левая рука Окутина медленно опустила его на землю.
Прошло еще несколько минут, прежде чем на другом конце поляны был так же снят второй часовой. Потом уже никто больше не полз. К спящим просто тихо подошли с трех сторон. Он приблизился к офицеру, спящему на лосиной шкуре под плащ-накидкой, встряхнул его за плечо и, когда офицер замотал головой, просыпаясь, довершил остальное….
Поляна опустела, лес снова поглотил роту. Дальше все произошло по задуманному Волгиным плану. Финны, сидящие в обороне, услышав позади себя стрельбу и поняв, что их сейчас сдавят с тыла, бросили окопы, убежища, блиндажи и стали отходить в сторону шоссе, связывающего Мегрегу с Олонцом. Полк, не преследуя их, пошел прямо по лесам и болотам в глубокий тыл, к западной окраине Сармяжских топей.
8
С трудом продавив Обжа-Мегрозерскую полосу укреплений, дивизия Виндушева вышла на подступы к Олонцу. Места перед ним были ровные, лес березовый, чистый, островками. В промежутках лежали луга, тоже чистые, сочные, так и просившиеся под косу.
Справа от дивизии Виндушева шла дивизия другого корпуса. Она должна была выйти к Сармяжским топям, преодолеть их и выйти за Олонцом, отрезав пути отхода противнику.
Дивизия Виндушева шла на Олонец прямо. Впереди двигались штурмовые подразделения, легкие танки. Этого было достаточно, чтобы финны не останавливались. За Обжа-Мегрозерской полосой обороны до самого Олонца укреплений уже не было.
Ленька Бакшанов, нахохлившись, шел впереди взвода, поглядывал на Костю Иванникова и все норовил, будто нечаянно, обронить пригретый в ладони автоматный патрон. Проклятый офицер на поляне все еще стоял в глазах.
В полдень объявили большой привал. Бакшанов расположил свой взвод у дороги и отрядил несколько бойцов с котелками к батальонной кухне, остановившейся здесь же, в глубине леса, а взводу тем временем приказал разуться, осмотреть ноги, нет ли потертостей, помыться и просушить портянки.
Вода здесь была чуть ли не на каждом шагу. В пушистой мелкой осоке там и здесь поблескивали зеркальца разлившихся родничков. Вода в них стояла чистая и холодная, такая, что зубы от нее ломило. Солнце плавилось высоко, прямые лучи его жарко калили по другую сторону дороги ровный и ярко-зеленый луг, словно нарочно расстеленный рядом с березовым лесом. По лугу степенно похаживали длинноногие крупные кулики, чуть ли не с курицу, изящно поматывали головками, посверкивали лучиками круглых агатовых глаз, трещали в траве тонкими, загнутыми клювами, точь-в-точь похожими на длинные шилья, какими подшивают валенки. А поверху вились белогрудые чибисы с прижатыми к голове хохолками и тонко протяжно вскрикивали.