— Мои люди уже были там, — сказал Козьмин. — Восточная сторона высоты представляет собой отвесную стену. Немцы за нее не опасаются, зато неусыпно охраняют северо-восточную, более положистую сторону.
— Что вы предлагаете? — спросил Ларин.
— Я предлагаю захватить высоту отдельными группами. Потом обстановка покажет, что делать дальше.
— А почему не начать одновременно и наступление? — спросил Тихонов.
— Вот именно, — добавил Ларин. — Согласованные действия в таких случаях всегда себя оправдывали.
— Высота доминирует над нашими боевыми порядками, — поддержал Козьмина Макаров. — Кроме того, у немцев много огневых точек и помимо высоты. Мы просто поставим людей под удар.
Ларин сказал, как отрезал:
— И все-таки приказываю наступать!
На этом кончилось совещание.
17
Солдаты остро чувствовали, что войне приходит конец. И не потому только, что их постоянно информировали о событиях на фронтах, о колоссальных успехах наших войск, частью которых они были сами. Этот конец они ощущали еще и нутром, чувствительным солдатским нутром. Особенно по поведению солдата противника. В Венгрии, например, венгерские солдаты сдавались целыми частями, потому что не видели для себя другого выхода, чтобы выжить и уцелеть, а главное, их упорство вне границ своей родины просто теряло смысл. То же самое было и с отдельными австрийскими частями. Они отказывались воевать, потому что их национальные, политические интересы вообще не совпадали с интересами фашистской диктатуры, за которые их заставляли драться, ибо нацизм даже в пору своего расцвета не дал им ничего.
Немецкие же солдаты, среди которых далеко не все были фашистами, наоборот, оказали жесточайшее упорство в сопротивлении. И это тоже было не только верным симптомом близкого конца войны (осенняя муха жалит больнее), не только признаком, что немцы, ни на минуту не забывали о надвигающемся возмездии за то зло, которое их заставили причинить другим.
К вечеру в полк прибыло пополнение — 56 человек, среди которых целиком был дивизионный оркестр.
Штабные офицеры, узнав, кого к ним прислали, в сердцах сплевывали:
— Не было вояк, и духоперы не вояки.
Со своими тыловыми подразделениями Макаров на этот раз обошелся круто: велел зачислить в роты полковой оркестр, похоронную команду, часть саперов, часть транспортного взвода и даже отобрал у штабных офицеров всех ординарцев. Эта чистка не обошла и санроту: Брескину пришлось отдать в стрелки несколько санитаров.
В этот же день приказано было взводу полковых разведчиков совместно с группой добровольцев из батальона Визгалина подготовиться к ночной вылазке на высоту «905».
Фокину приказали набить полную сумку индивидуальными пакетами, раздать их всем добровольцам. И сопровождать группу. Командир взвода разведки лейтенант Самохин отбирал в группу людей с большим боевым опытом и непременно только коммунистов и комсомольцев. Из вновь прибывшего пополнения никого не брал. Когда очередь дошла до фароновской роты, он повторил свои условия и сказал:
— Коммунисты и комсомольцы, шаг вперед!
В зеленой ложбинке, залитой солнцем, стояло одиннадцать человек. Это была вся рота, в полном составе, только что пополненная частью музыкантов из дивизионного духового оркестра.
Первым вышел Залывин, потом парторг роты Нечаев, и за ними тотчас же вышагнули из строя еще пять человек: Каримов, Финкель и трое других бойцов. Минуту спустя вышел Саврасов.
— Товарищ лейтенант, я беспартийный и не комсомолец, но не отделяйте меня от моих ребят. Я воевал в Карелии, от начала до конца здесь.
— Не могу! — твердо сказал Самохин.
Залывин нахмурился и сказал:
— Возьмите его, лейтенант. Если бы в группе все были такими, как он, мы бы эту высоту голыми руками взяли.
— Но мне приказано, — уперся Самохин, — набрать в группу только коммунистов и комсомольцев. — Он или не понимал, что обижает своим отказом всю роту в лучших ее побуждениях, или действительно стоял на букве приказа, но он плохо знал самого Залывина.
Залывин не стал пререкаться, скомандовал:
— Добровольцы восьмой роты! Вернуться в строй!
Все, даже Нечаев, вернулись на свое место.
— Что это значит, лейтенант? — строго спросил командир взвода разведки.
— А это значит, что вам придется поискать других добровольцев. Мы здесь научились все доверять друг другу.