Залывин увидел его уже распятого, всего залитого кровью и почему-то не ужаснулся, не выругался, не пожалел несчастного парня, даже не удивился: ведь счет был уже открыт и теперь дело было только в том, кто умрет раньше, кто позже — святой счет ради общей победы. Он ощутил, лишь одно: будто потерял еще одну частицу самого себя и теперь будет труднее сдерживать натиск немцев и беречь остальных. Сейчас было важно как можно дольше продержаться. Только это — и ничего другого.
— Финкель! Отойди, я прикрою! — крикнул он вправо от себя, где все больше и больше накапливалось гитлеровских солдат. — Саврасов! Отходите по очереди!
Левый фланг держался пока надежно. Зеленчук не давал немцам поднять головы. Но Швыков уже опять отошел — и это было правильно. Сейчас он отойдет сам, и немецкой подкове ничего не останется, как разогнуться. Так оно и вышло. Немцы, увидя, что русские отошли, кинулись перебежками в лоб, и Залывин одну за другой метнул сразу две гранаты. Наступающих отбросило, как волной. Они побежали назад. В спины им ударили автоматы. Удачно, хорошо ударили. С пяток немцев осталось лежать между валунами. Залывин не прозевал, успел отбежать назад, снова залег за камнем. Край отвесной скалы был уже где-то совсем рядом. А может быть, это к лучшему? Пятиться будет некуда, обойти немцы не смогут, а в лоб так просто не возьмешь. И почему бы не быть еще одной расщелине?
Так у Залывина появилась надежда, что он сам может спасти свою группу, исчезнуть у немцев из-под носа или, на худой конец, продержаться, пока не подоспеют Самохин и Нечаев, а может, даже полк, который должен наступать, как только завяжется на высоте бой. «Ничего, ничего, — подбодрил Залывин себя, — не так уж плохи дела». Чуть впереди от него лежал за камнем Каримов. Он стрелял расчетливо, экономно, и это Залывину нравилось.
— Карим! Ну как, жарко? — крикнул ему ободряюще.
Каримов глянул через плечо, оскалился злой лошадиной улыбкой.
— А нам, татарам, одна хрен! — прокричал он в ответ распаленно-бедовым голосом. — Вон, товарищ лейтенант, видишь, еще одного положил?
— Карим! Отойди назад! Пока мы их держим, посмотри, нет ли где спуска.
— Есть отойти!
Каримов пополз меж валунов и вскоре исчез из глаз.
Справа опять поднялись немцы, сделали бросок вперед. Белая голова Финкеля поднялась им навстречу, взметнулась рука с гранатой. Близкая очередь почти одновременно со взмахом руки пропорола воздух, и не успела граната упасть, а Финкеля уже крутнуло у камня, словно юлу. Потом раздался взрыв. Ни Финкель, ни немцы больше не поднялись, только запахло кислым и едким запахом взорванного тола.
— Финкель! Финкель! — громко окликнул его Залывин, но никто ему не ответил.
И уже спустя несколько минут донесся до него голос Швыкова:
— Лейтенант, помоги! Дай людей! Не могу удержать!..
Залывин бросился к нему сам, пробегая согнувшись, увидел Финкеля. Пуля попала тому в висок, и тоненькая струйка крови, словно капля дождя по стеклу, извилисто и медленно пробивала себе путь по его щеке. Залывин упал рядом, свободной рукой повернул белую голову к себе лицом. Финкель глянул на него большими, удивительно голубыми, какой-то глубинно-озерной воды глазами. Но эти глаза уже были мертвыми. «Какая легкая смерть, — впервые подумал Залывин о том, что и смерть может быть разной. — Мгновенно. Ведь только что был жив! Не крикнул, не застонал». И опять Залывин почувствовал с резкой, короткой болью где-то под сердцем, что он снова лишился какой-то части самого себя. «Господи, — подумал он, — не может же это продолжаться вечно?» Несколькими прыжками он перекрыл расстояние, отделяющее его от Швыкова, и оказался с ним за одним камнем.
Швыков глянул ему в лицо, будто желая удостовериться, что рядом свой, и, ничего не говоря, начал с земли хватать снег губами. Потом оторвался, сказал с придыхом:
— Они как с ума посходили… Прут и прут… Это спасибо вашему Финкелю… Молодец он у вас…
— Нет больше Финкеля, — ответил Залывин.
Швыков хотел что-то сказать, но в это время впереди из-за камней донесся русский голос: