Это было вино Победы — кислое и сладкое одновременно, вино их горечи и радости.
А 9 мая полку подогнали колонну машин. Перед ним была поставлена новая боевая задача: отрезать в Чехословакии пути отхода немецкой группировке Шернера, намеревающейся сдаться американцам.
21
Макаров не спал всю ночь, как и все другие командиры: готовились к стремительному рейду на перехват немецких частей шернеровской группировки «Центр». Тем же были заняты и офицеры 15-й тяжелой минометной бригады полковника Богомолова, один из дивизионов которой придавался полку. В штабе попискивали рации, мигая зелеными огоньками ламп, звонили телефоны, то и дело отдавались приказы и команды, на улицах Фольфнассинга, прижатые к обочинам, стояли открытые грузовики. Путь был неблизок — следовало проделать около трехсот километров, выйти к демаркационной линии на участок Страконице — Пльзень, перекрыть на этом участке пути отступления немецким войскам и разоружить их.
С полосы 3-го и 2-го Украинских фронтов одновременно ринулись на запад войска четырех армий: 46-й, 9-й гвардейской, 7-й гвардейской и 6-й танковой. С востока пошли на группировку 53-я, 40-я, 18-я, 1-я гвардейская, 38-я, 60-я армии. Из нижней и Верхней Силезии ударили с севера еще девять армий. Группа армий «Центр» оказалась в плотном кольце восточнее Праги. Генерал-фельдмаршал Шернер к этому времени, не отдав никаких распоряжений своим войскам относительно разоружения и капитуляции, самовольно покинул их. Не имея от него приказа сложить оружие, немецкие части начали стремительный отход в сторону демаркационной линии, чтобы сдаться войскам 3-й американской армии. Такой напряженной, чреватой новыми тяжелыми боями была обстановка в самом центре Чехословакии.
Макаров тронул свою колонну ровно в семь утра 9 мая, когда уже все радиостанции приняли сообщение о безоговорочной капитуляции Германии, подписанной фельдмаршалом Кейтелем, адмиралом флота Фриденбургом и генерал-полковником авиации Штумпфом в восточном районе Берлина — Карлсхорсте. Дойдя до Мистельбаха, колонна круто взяла на запад — вдоль австро-чешской границы. Растянувшись на несколько километров, она не могла двигаться стремительно, как этого хотелось бы Макарову и командиру минометного дивизиона майору Прибыткову: все время возникали разного рода заминки. Одна из таких произошла в Вульцесгофене. Какой-то австриец-сцепщик, совсем еще мальчишка пустил по наклону пустой железнодорожный состав, и тот перекрыл дорогу колонне. Солдаты выпрыгнули из машин, кинулись догонять убегавшего. Тот стал отстреливаться и был убит. Вагоны расцепили, освободили проезд, и колонна двинулась дальше.
Бессонная ночь, бесконечная лента дороги, разматывающаяся перед колесами «виллиса», начали укачивать командира полка, и он задремал бы, но перед глазами все еще мельтешил давешний австриец. Конечно, он выполнял чей-то приказ по глупости. Вспомнилась Южная Карелия, Видлица, два юнца, открывшие огонь по спящим солдатам. Те тоже, как и этот, наверно, считали себя патриотами.
Чтобы отвлечься от невеселых навязчивых мыслей, стал думать о жене. Хотелось думать о хорошем, о чем-то постоянном, что не мытарит ни душу, ни нервы. Раньше, когда он был уже кадровым офицером, служба в армии не угнетала его и частые переезды с места на место им воспринимались легко. Вдвоем с женой, они переезжали, имея при себе самое необходимое, ходовое, умещавшееся в трех чемоданах, обживали новый угол, заводили новых знакомых, друзей и год или два жили в привычной армейской обстановке, пока он не получал какое-нибудь другое назначение, чаще всего связанное с повышением звания и должности. Он уже не раз подумывал, что дослужится до полковника и уйдет в запас. Сейчас ему тридцать шесть лет. Молодой, крепкий, можно еще вырастить детей. Пониже усевшись на переднем сиденье, спрятав за лобовое стекло от встречного ветра лицо, он, накоротке подремывая, думал об этом. Границу Чехословакии они должны будут пересечь в районе города Новый Быстржице — это, при таком ходе, не раньше трех часов ночи, а затем идти на Страконице и Пльзень. Впереди на машинах шла одна из рот автоматчиков и взвод разведки лейтенанта Самохина. Упрямый, настырный лейтенант по-прежнему лез во все щелки, и Макарову не раз приходилось его одергивать. Людей не научился видеть в упор. Вот опять рвется вперед. Тянет парня на подвиги. Когда погиб Залывин, Макаров бросил ему тяжелый упрек: «Не мог, не сумел, из-за тебя погиб Герой — офицер».