И в ответ громогласной лавиной обрушился на колонну ликующий возглас:
— Наздар!
— Наздар!
— Слава русским воинам-освободителям!
В машины полетели букеты цветов, связки колбас, караваи белого хлеба. Фары у машин были включены. Было светло, как днем. Потом толпы людей разом дрогнули, ринулись с обеих сторон на машины, как на приступ. Колонна остановилась. Чьи-то руки выхватили из «виллиса» Макарова, словно пушинку, и через мгновение он почувствовал себя в воздухе. Его подбрасывали, мягко ловили и снова подкидывали вверх. Рядом с ним взлетал над ликующей толпой Вася Колупаев, что-то кричал, словно всхлипывая, переводчик.
— Наздар! Наздар! — ревела толпа, восторженно и ошалело.
Любая стихия всегда сильна, и Макаров понял, что его колонне скоро не вырваться из дружеских тисков толпы — надо было что-то делать, и тогда он приказал шоферу дать длинный сигнал. Этот сигнал поняли, подхватили другие водители — и вся колонна загудела, завыла, залилась протяжными звуками, прося людей освободить проезжую часть. Машины медленно двинулись дальше.
22
Их встречали в каждом селе, в каждой деревушке, все — от мала до велика, и никто, несмотря на глубокую ночь, не спал, но теперь Макаров не останавливал колонну, а лишь по необходимости притормаживал ее ход. По рации ему сообщили, что американцы перешли демаркационную линию и что отдельные их передовые отряды находятся восточнее городов Страконице и Пльзень. Из штаба дивизии были даны твердые указания на этот счет: не вступая ни в какие конфликты с американским командованием, занять эти города, разоружить немецкие войска, подходящие к ним, и ждать дальнейших указаний.
Вместе с майором Прибытковым они в Тыне остановили свои машины. До Страконице оставалось около сорока километров. Уже наступил день 10 мая. «Виллисы» приткнулись к крестьянской усадьбе у железнодорожного переезда. Радисты в той и другой машине не снимали наушников, то и дело обменивались позывными, держа связь с вышестоящими штабами. Обстановка была напряженной, хотя внешне все вроде бы обстояло нормально. На центральной улице Тына опять стояли ликующие толпы народа, но немцы нигде не показывались.
Немолодой чех, с усами запорожского казака, в кацавейке, в постолах, завидя остановившиеся возле его усадьбы машины, поспешил за калитку.
— Что хотят паны советские офицеры?
Макаров вопросительно поглядел на Прибыткова.
— Если можно, то, пожалуйста, холодного молока, — сказал тот.
Хозяин засеменил обратно.
— Божена! Божена! — закричал он через весь двор в радостном возбуждении, очевидно считая за счастье, что советские офицеры не к кому-нибудь, а к нему обратились с такой просьбой.
Выскочившая из дома хозяйка, раздув колоколом длинную сборчатую юбку, крутнулась на крылечке, побежала к погребу, здесь же во дворе, прикрытому снаружи толстым слоем соломы, придавленной связанными жердями.
— Ну что, хозяин, — спросил Макаров, — немцев не видно было?
— Немцев тут нема. Пока нема, — ответил старик.
Но немцы, по сведениям разведки, уже должны были прорываться в предполагаемой полосе.
— Немцев, отец, много, — сказал Прибытков. — Они идут из-под Праги на Пльзень и Страконице. Какая-то часть их может пройти и через Тын, чтобы сдаться американцам. Разумеешь, что я говорю?
— Разумеем, разумеем, — закивал чех.
— Но они могут просачиваться и небольшими группами, и в одиночку.
— Добре, добре. Чех знат, что делать: воды не даст, хлеба, не даст. Пусть идет — сам сдохнет.
Хозяйка принесла крынку молока, холодного, как лед, два бокала, расписанных красными петухами. Макаров и Прибытков стали пить небольшими глотками, пили и похваливали: не молоко, а сливки.
— Иван Сергеевич, — сказал Макаров, — на всякий случай в Тыне надо будет оставить небольшой заслон. Взвод бойцов.
— Пожалуй.
Тут же был отдан приказ начальнику штаба. Макаров и Прибытков поехали дальше.
Километров через пятнадцать показались на шоссе два встречных «виллиса», на капоте которых трепыхались небольшие американские флажки.
— Вот они! Может, остановим? — спросил Колупаев.
Макаров задумался на секунду.
— Нет!
В «виллисах» сидело по четыре человека, большинство из них были негры. В просторных легких куртках цвета хаки, в таких же шароварах, застегнутых выше ботинок, в пилотках, сваленных на ухо. «Виллисы» американцев поравнялись, резко притормозили, лица солдат в них миролюбиво заулыбались, но челюсти продолжали работать: американцы жевали свой чуингем[17]. Макаров тоже ответил улыбкой, даже помахал рукой, но машину не остановил.