Первым стал переправляться на амфибиях батальон Волгина, затем пошел челюбеевский. Небольшие, верткие машины, с закругленным плоским передом, брали по десять человек и скатывались одна за другой по прорытому спуску с крутого берега прямо в воду. Солдатам было непривычно вот так с суши плюхаться в реку, и они с недоверием и боязнью оглядывались вокруг, ожидая, что эта странная машина под ними, с одинаковой прытью бегущая по земле и плывущая по воде, или перевернется, или, того хуже — утонет; но машины с прогонистыми ребристыми боками не перевертывались и не тонули, а, вспучив перед собой воду, тут же оказывались на плаву и ходко устремлялись к другому берегу.
Макаров, в окружении штабистов, следил за погрузкой солдат, которые рота за ротой выкатывались из леска. Особенно ему понравились четкие, слаженные команды старшего лейтенанта Григоровича, командира 3-й роты. Русый волосом и в то же время смуглый до черноты, с приятным русским лицом, он как-то особенно выделялся среди остальных офицеров, руководящих переправой; его движения, его слова, его спокойствие, с которым он отдавал распоряжения, нравились Макарову. Он и раньше отличал его от прочих.
Свирь перед Лодейным Полем буквально покрылась всевозможными плавсредствами: плотами, лодками, амфибиями, саперы уже тянули тросы на правый берег, готовили паромы и понтонные мосты.
Командиры взводов и рот, едва солдаты высаживались, развертывали их в боевой порядок и, не мешкая, не дожидаясь, когда переправятся остальные, сразу же шли вперед, по пути расширяя полосу наступления.
Через час полк Макарова, батальон за батальоном, входил в прибрежный подлесок, весь перерытый, перепаханный, захламленный вырванными кустами и деревьями.
Шагая вслед за батальонами в окружении связистов и офицеров штаба, Макаров все время прислушивался к тому, что делалось впереди. Но там пока было тихо: лишь неясно долетали издали отдельные команды да потрескивали под ногами сухие сучья. Остановившись перед разбитой арматурой бетонного дота, он спросил Боголюба:
— Ты не забыл передать комбатам, чтобы Залывин и остальные из команды добровольцев были направлены ко мне?
— Никак нет, товарищ подполковник, — ответил Боголюб. — Мы с Залывиным росли вместе. Разве я могу забыть о нем?
— Есть еще земляки?
— Нас, товарищ подполковник, земляков в полку трое. Сержант Бакшанов еще. Бакшанов и Залывин из восьмой роты.
Макаров взглянул на ординарца и увидел, как тот в нехорошем оцепенении смотрит на труп неприятельского солдата.
— Возьми у него документы! — приказал Макаров.
Боголюб сделал шаг вперед и медленно, перебарывая отвращение, наклонился. Необоримая сила вдруг качнула его, дернула в сторону. Макаров отвернулся и, больше ничего не сказав, пошел дальше. Немного погодя Боголюб молча протянул ему залитое кровью солдатское удостоверение. Тот развернул волглую книжицу и с сожалением произнес:
— Из такого документа уже ничего не узнаешь, — и сунул его в расщеп высокого пня.
Впереди далеко-далеко послышались первые выстрелы, и то ли потому, что они были приглушены расстоянием, то ли скрадывал их лес, не затронутый артподготовкой, только они по сравнению с отшумевшим ревом и грохотом показались Макарову и Боголюбу безобидным стукотком трещоток.
Макаров прибавил шагу, и Боголюб, обидевшийся на него и все повторявший в уме: «Зачем, зачем он так поступил со мной?» — теперь шел с ним почти бок о бок, чувствуя свое право и свою святую обязанность в любой момент закрыть собой командира полка, если откуда-нибудь вдруг замахнется на него беда. Это чувство все больше и больше поднимало его в собственных глазах, как-то заново перестраивало его отношение к своим обязанностям, и он, уже мня себя единственным во всем полку человеком, ответственным за жизнь Макарова, старался не отстать от него и быть готовым к его защите. И тем не менее подспудно, не подчиняясь этим его высоким побуждениям, в мозгу стучало и стучало, словно в хронометре, ища отгадку к поступку подполковника: «Зачем он заставил меня лезть в это кровавое месиво? Ему не нужен был документ…» И вдруг его осенило: «Да ведь он хотел, чтобы я не боялся смерти! Вот оно что!» Теперь он уже мучился от того, что командир полка видел его слабость и что, наверное, посмеялся над ним. «Нет, нет, не слаб я. Меня просто замутило — и все».